— Мам, — изрекла она со смесью преждевременной зрелости и непринужденности, — у меня ай-кью двести восемьдесят, и я знаю обо всем на свете больше, чем ты.
— Сомневаюсь.
— Тогда что делает ишиокавернозная мышца?
— Ладно, ты и впрямь знаешь больше меня. Где Дженни? Вечно она опаздывает к завтраку!
Я села на трамвай и поехала в старое ТИПА-здание в надежде кое-что выяснить. Побег Феликса-8 был свеж в памяти, и несколько раз я принимала за него безобидных прохожих. Я по-прежнему понятия не имела, как ему удалось сбежать, но одно знала точно: семейка Аидов обладала некоторыми поистине дьявольскими свойствами, и они присматривали за своими друзьями. Каким бы злобным псом ни был Феликс-8, он считался другом. Если он по-прежнему у них на жалованье, то мне следовало поговорить с членом семьи Аид. А это могла быть только Аорнида — единственная находившаяся под арестом.
Я сошла с трамвая возле ратуши и направилась по склону холма вниз, к зданию ТИПА. Когда я вошла, там царила жутковатая пустота, особенно заметная по контрасту с оживленным ульем, который я помнила. Мне выдали беджик посетителя, и я направилась по пустому коридору к кабинету Хроностражи. Я уже бывала здесь по разным поводам, поэтому знала, чего ожидать: у меня на глазах отделка и мебель в комнате непрерывно изменялись, а сами оперативники Хроностражи то возникали, то пропадали с такой скоростью, что казались не более чем мазками света. Не менялся один-единственный предмет обстановки, в то время как все кругом неслось во весь опор, двигалось, мелькало в бесконечной мешанине. Это был небольшой столик со старинным телефонным аппаратом на нем, и когда я протянула руку, он зазвонил. Я сняла трубку и поднесла рожок к уху.
— Миссис Парк-Лейн-Нонетот?
— Да.
— Он сейчас будет.
И в мгновение ока он прибыл. Комната прекратила перемещаться из одного времени в другое и замерла в декорациях более или менее современного вида. Человек за столом улыбнулся при виде меня. Но это был не Темпор и не папа — это был Пятница. Не Пятница двадцати с небольшим лет, которого я видела на своей свадебной вечеринке, и не старый Пятница, которого я встретила в ходе «Фиаско Сэмюэла Пеписа», но юный Пятница, почти неотличимый от того, кто по-прежнему крепко спал дома, громко храпя в «преисподней», как мы называли его комнату.
— Привет, мам!
— Привет, Душистый Горошек, — сказала я, сильно озадачившись и в то же время почувствовав известное облегчение.
Это был Пятница, которого мне полагалось иметь: аккуратно подстриженный, импозантный, уверенный в себе, с заразительной улыбкой, напоминавшей мне Лондэна. К тому же он, вероятно, мылся чаще чем раз в две недели.
— Сколько тебе лет?
Я коснулась его подбородка, чтобы убедиться, что он настоящий, а не фантом или что-нибудь вроде Майкрофта. Он и был настоящий. Теплый и все еще нуждающийся в бритве всего раз в неделю.
— Мне шестнадцать, мам, — столько же, сколько и ленивому тупице, дрыхнущему дома. В понятном тебе контексте я — потенциальный Пятница. Я поступил в «Хроноскауты» в тринадцать, а первый раз прошел трубу в пятнадцать — никому не удавалось сделать это в таком возрасте. Пятница, которого ты знаешь, — это нынешний Пятница. Моя старшая ипостась, которой предстоит стать генеральным директором Хроностражи, — это Пятница последний, а поскольку ему сейчас нездоровится из-за небольшого темпорального возмущения, вызванного тем, что более молодой альтернативный я не желаю вступать в «Хроноскауты», Темпор восстановил меня по отголоскам того, что могло бы быть. Меня попросили узнать, что я могу сделать.
— Ни слова не поняла, — ответила я в легком замешательстве.
— Это фишка с расщеплением линии времени, мам, — объяснил Пятница, — согласно которой две версии одной и той же личности могут существовать одновременно.
— Почему же ты не можешь стать генеральным директором на том конце времени?
— Не все так просто. Альтернативные временн
Я поняла… отчасти.
— Полагаю, это означает, что путешествия во времени еще не изобрели?
— Не-а. Есть мысли, почему другой я такой бездельник?
— Я просила тебя поступить в «Хроноскауты» три года назад, но тебе было до фени, — проворчала я в качестве объяснения. — Ты был слишком занят компьютерными играми и телевизором.
— Я не виню ни тебя, ни папу. Тут какие-то серьезные неполадки, но я не знаю, какие именно. Похоже, у Пятницы нынешнего хватает ума, но недостает пороху взять и сделать что-нибудь.
— Кроме игры на гитаре в «Дерьмовочке».
— Если это можно назвать игрой, — недобро хохотнул Пятница.
— Не будь так…
Я одернула себя. Если это не самокритика, то я не знаю, как она должна выглядеть.
Совершенно неожиданно возле потенциального Пятницы возник еще один Пятница. Они были идентичны, за исключением кожаной папки в руках у последнего. Они недоуменно переглянулись. Новейший Пятница смущенно буркнул «извините», отошел подальше по коридору и притворился, что рассматривает резные наличники вокруг дверной рамы.
— Сегодня утром у меня был только один сын, — мрачно проворчала я, — а теперь трое!
Пятница оглянулся через плечо на второго Пятницу, который в этот момент таращился на нас и, пойманный на этом, быстро отвел глаза.
— У тебя появился только я, мам. Не обращай на того внимания.
— Что же пошло не так? — спросила я. — Почему Пятница нынешний настолько не похож на потенциального?
— Трудно сказать. Этот две тысячи второй год не похож на тот, что принадлежит Стандартной Исторической Линии. Все погружены в себя и начисто утратили какое бы то ни было обаяние. Словно низкое небо навевает на людей апатию — одним словом, по земле расползается серость.
— Я понимаю, о чем ты, — печально покачала я головой. — Читательская аудитория сократилась на шестьдесят процентов. Похоже, никто не хочет тратить время на хороший роман.
— Все сходится, — задумчиво отозвался Пятница. — Уверяю тебя, дело не должно обстоять так. По мнению лучших умов, это начало Великого Разгадывания. Если наши подозрения оправдаются и путешествия во времени не будут изобретены в ближайшие три с половиной дня, мы окажемся на пути к спонтанно акселерированной инверсионной облитерации всей истории.
— Не мог бы ты перевести это в понятную мне ковровую метафору?
— Если мы не сумеем закрепить наше существование в самом начале, время начнет сворачиваться подобно ковру, унося с собой историю.
— Насколько быстро?
— Это медленно начнется в двадцать два ноль три в пятницу со стирания самых ранних окаменелостей. Десять минут спустя все свидетельства о древних гоминидах исчезнут, за ними быстро последует внезапное отсутствие всего, начиная со среднего голоцена. Еще через пять минут все мегалитические постройки исчезнут, как будто их никогда и не было. Пирамиды сгинут еще через две минуты, а следом и Древняя Греция. За следующую минуту исчезнут Средние века, а еще через двадцать секунд станет несостоявшимся Нормандское завоевание. За последние двадцать секунд мы увидим, как исчезает со все возрастающей скоростью современная история, пока в двадцать два часа сорок восемь минут и девять секунд конец истории не накроет нас и не останется вообще ничего, никаких свидетельств того, что нечто когда-либо было. Со всех точек зрения окажется, что нас никогда не существовало.
— Так в чем же причина?
— Понятия не имею, но собираюсь как следует оглядеться. Ты что-то хотела?
— А… да. Мне надо поговорить с Аорнидой. Один из старых подручных ее семейства снова рыщет по моему следу… или рыскал.
