— Не надо, Пейн. Здесь — сущий ад, и я не думаю, чтоб даже вы могли нам помочь. Езжайте уламывать Конгресс, а мы как-нибудь продержимся эту зиму — о следующей мне подумать страшно. Эту — выстоим как-нибудь.
X. Революционер не у дел
Конгресс он застал в Йорке и принят был, как ни странно, вполне радушно. В его честь устроили обед, пришли Раш, Абингтон, братья Адамс, Ли, Хемингуэй и прочие. Почетным гостем был Том Пейн, свежевыбритый, в новеньком камзоле, в новых башмаках.
— То, что он видел и пережил, — сказал о нем Хемингуэй, — Да послужит нам всем воодушевляющим примером.
Упитанные благонамеренные мужчины налегали на красное винцо, рдеющие бутылки выстроились вдоль стола, как шеренги британских солдат. Джеймс Краншо — это в его прекрасно обставленном доме дан был обед — принимал гостей, как в прежние времена, собственноручно внес жаркое: цельного молочного поросенка. По оба фланга от поросенка располагались два пирога, с говядиной и с почками, а их, в свою очередь, обрамляли с флангов два блюда с жареными цыплятами. Приятно щекотал дух горячего хлеба, кукурузного и пшеничного, вазы в форме рогов изобилия были полны сушеных фруктов.
— Ибо земля сия изобильна, и пусть это знают повсюду.
Сидя рядом с Пейном, Краншо расписывал достоинства своего филадельфийского чиппендейла:
— Обратите внимание, сударь, на спинки стульев — простота линий, никаких украшений. Что до комодов, здесь, надо признать, ничто не сравнится с красным деревом ньюпортской работы, в особенности если это братья Гранни. Но ежели говорить о стульях, то пальму первенства надо отдать Филадельфии, куда до нее Англии, сударь, — решительно не то. В Новой Англии изделие оскверняют спинкою с перекладинами и камышовым сиденьем в деревенском стиле, у нас же каждый стул — это песня, безмолвный гимн красоте, шар и лапа достигли своего конечного предназначенья, прямоугольная орнаментика спинки по мягкости изгибов восходит к древнегреческой. Приходится ли сомневаться в будущем Америки?
Вот именно, подумалось Пейну.
Его потчевали едой и вином, с ним беседовали обо всем на свете, кроме войны. И только когда трапеза завершилась и подали флип, а дамы удалились в гостиную — перешли к делу. Теперь, за сигарами и нюхательным табаком, Пейна расспрашивали о том, что ему довелось увидеть в Джермантауне и Валли- Фордж.
— Но вы согласны, — подсказывали ему, — что руководство войсками было посредственным?
— Руководство у нас, господа, самоотверженное и отважное.
— Но бестолковое.
— Это неправда! Солдатами просто так, в два счета, не становятся. Мы не пруссаки, мы — граждане республики.
— И все же вы не станете отрицать, что Вашингтон постоянно терпит неудачи? То, что вы видели, по вашим словам, в Валли-Фордж, лишь окончательно подтверждает, что он для этой роли не годен.
— Не годен, стало быть, — проговорил Пейн задумчиво. — Ну, господа хорошие, да поможет вам Бог!
— А вы не сгущаете краски, Пейн?
— Я что-то не пойму, куда вы клоните, — сказал Пейн. — Избавиться, что ли, хотите от Вашингтона?
— Скорее, скажем так, действовать с ним сообща, — уклончиво отозвался Ли. — То, что сделал под Саратогой Гейтс, что он сумел целиком захватить в плен армию Бергойна, доказывает…
— Ни черта не доказывает! — оборвал его Пейн. — Вы что, забыли, как Гейтс в прошлом году умышленно бросил Вашингтона на Делавэре? Я слов не боюсь, господа, у меня язык повернется сказать «предатель», когда потребуется. За хорошую цену Гейтс продаст, и не поручусь, что еще кой-кому тоже нельзя назначить цену… — Обводя взглядом одно лицо за другим.
— Да вы пьяны, Пейн!
— Ах, так? Тогда я вам выложу то, что трезвым бы никогда не решился… Я вам скажу, господа, что вы внушаете мне отвращение — вы гробите все, что осталось порядочного у нас в Конгрессе, и вы готовы продать — да, черт возьми, продать, — и в ту минуту, как вы лишитесь Вашингтона, знайте — вы проиграли войну…
На другой вечер его попытались убить; пистолет щелкнул и дал осечку; а через неделю — вежливая записка, что есть вещи, которые говорить позволительно, но есть и такие, которые лучше не стоит. Тем не менее Раш, разыскав его в трактире, сказал ему:
— Не судите о нас превратно, Пейн. Поверьте, мы не предатели.
— Понятно, — а иначе мне не жить?
— То есть как это?
Пейн рассказал, и Раш переменился в лице, помрачнел. Он побожился, что ничего не знает о покушении.
— Мы не убийцы, — прибавил он угрюмо.
Там же, в Йорке, он встретил однажды на улице Ирен Робердо. Она с ним тепло поздоровалась — казалось, она искренне рада его видеть. Они с дядей остановились в «Почтовой карете», и Пейн проводил ее до гостиницы, рассказав вкратце, что делал с того времени, когда они виделись в последний раз.
— Неугомонный человек, — сказала она. — Вам никогда не знать покоя, Том.
— Да, вероятно.
Она сказала ему, что помолвлена — свадьба будет, когда освободят Филадельфию. Он кивнул, и она не могла бы сказать по его лицу, имеет ли для него эта новость вообще хоть какое- то значенье.
— Мы ведь отберем у них Филадельфию, да? — спросила она.
— А как же, обязательно.
— Том…
Он посмотрел на нее.
— Все могло быть иначе, — сказала она.
— Нет, думаю, едва ли.
В Комитете работы для секретаря набиралось невпроворот. Он заделался опять канцелярской крысой, засиживался допоздна над листками «Кризиса», и при всем том ухитрялся каким-то образом влиять на ход событий: нажимал на знакомых, непрестанно твердил о бедственном положении Вашингтона, угрожал, вклинивался в бессчетные мелкие заговоры и расстраивал их, писал подложные приказы, реквизируя в пользу армии обмундирование и обувь, уламывал поставщиков провианта, суля им в будущем золотые горы, сумел-таки добиться отправки в Валли-Фордж партии зерна, пил снова больше, чем следует, писал слова, разящие, как нож…
Времена менялись. В конце зимы 1777—78 годов война вступила в решающую фазу, и американцы одержали верх — не победами в сраженьях, но просто фактом своего существования как армии, как военной силы. Высокий пасмурный виргинец, столь неудачно выступивший в роли боевого командира, показал, чего он стоит как оплот единенья, сумев на всем протяжении той лютой, страшной зимы удержать вокруг себя основное ядро своего личного состава. Возможно, вздумай генерал Хоу, командующий британскими войсками, предпринять наступление на Валли- Фордж, американская армия — то немногое, что от нее оставалось, — была бы полностью уничтожена. Но генерал с удобством расположился в Филадельфии и наступления не предпринял, а весна принесла с собою не только союз с Францией — плод кропотливых трудов старика Бена Франклина, — но и возрождение к жизни этого непостижимого явленья —
