тоже подход нужен, вроде дипломатии. Придется мне пешком дряпаться на эту гору… как вашим артистам, — подмигнул он.
Они дружески распрощались, 'Волга' взревела мотором, набирая скорость, и шмыгнула за бугор, на котором стоял сельмаг. Задерживать киевлян смысла не было — они явно ни при чем. А в случае чего — номер записан, найти их легче легкого.
7
Прикрывая глаза от слепящего солнца, Кологойда сдвинул козырек к носу и начал 'дряпаться' в гору.
Дипломатия состояла прежде всего в том, чтобы не привлекать к себе излишнего внимания. Главное — 'не пороть горячку', чтобы ни у кого не возникло подозрений, будто что-то случилось. И Кологойда лениво, чуть ли не нога за ногу, шел по улице, здороваясь со встречными, приостанавливался, чтобы перекинуться несколькими словами, из которых явствовало, что у той и другой стороны все в полном порядке, вот только жарко, но пар костей не ломит, а для хлебов это хорошо. И всем было очевидно, что ничего не произошло, никаких особых дел, которые гнали бы его по солнцепеку, у лейтенанта нет, и идти ему вовсе не хочется, но что поделаешь — служба…
Наперерез ему потянулось небольшое стадо коров, следом, волоча ноги, плелся Семен Верста. Кологойда подождал, пока тот поравнялся с ним.
— Ну, вздул тебя батько?
Семен исподлобья зыркнул на него.
— Не… Только в ухо дали. И ушли на дежурство.
— Вот и ладно, тем дело и кончится.
Семен ничего не ответил и поплелся дальше. Он-то знал, что батько долгов за собой не оставлял, рано или поздно выдавал все, что положено.
Кологойде не нужно было притворяться, он в самом деле захотел пить и, поравнявшись с усадьбой Байдашного, окликнул хозяйку и спросил, нельзя ли напиться.
— А пейте на здоровье. Только что из колодца вытянула свеженькой.
Байдашная сидела под навесом и в большом чугунном казане замешивала корм для поросенка, который требовательно повизгивал в низеньком хлеву. Рядом на табурете стояли запотевшее ведро и медная кружка. От холодной воды заныли зубы.
— Хорошо тут у вас, в холодке.
— А сидайте, прохолоньте трошки.
Кологойда охотно присел на колоду, снял фуражку.
— Вкусная вода. И кружка вкусная.
— Та господь с вами! — засмеялась Байдашная. — Кружка и кружка. Как это может быть — кружка и вкусная?
— Очень обыкновенно. Большая разница — из чего пить. Взять, к примеру, алюминиевую кружку — ни то ни се. Или бумажные стаканчики… Оно, конечно, удобно: мыть не надо, попил, выбросил, но вкуса — никакого.
А это вещь старинная, основательная. Теперь таких не делают, — говорил Кологойда, разглядывая тускло поблескивающую красную медь и потемневшую местами, облезлую полуду тяжелой кружки.
— То мой тато еще с германской войны принесли.
И дуже ее любили. И муж любит.
— Значит, тоже вкус понимает. Для бывшего солдата настоящая кружка — первое дело. Она, в крайности, и котелок, и чайник, и рюмка… А хозяин, мабуть, в кузне, до уборки готовится?
— Где ж ему еще быть. У вас дело до него или как?
— Да нет, какие там дела? Просто так, все ли живыздоровы.
— Все, слава богу. Все.
— И бабка эта ваша приблудная? Что-то я ее давно не видел… Как ее там?
— Лукьяновна? Жива, жива… Только, видно, года свое берут. Днями расхворалась, совсем было помирать собралась. Потом ничего, отлежалась. Повезла свои глечики в Чугуново. Да вот что-то нет ее и нет, а давно должна вернуться. Я уж думаю, не захворала ли опять?
— Так уж обязательно захворала… Распродала свой товар, вдарила с подружками по чарке, вот и все…
— Та господь с вами! Грех над старухой смеяться…
И подружек у нее никаких нет — перемерли все. Одна Сидорчучка и осталась, а у той не засидишься…
— Никуда ваша бабка не денется. В крайности, не явится — объявим всесоюзный розыск, — пошутил Кологойда. — Я вот все хочу спросить — что это у вас за цветы такие?
— А правда хорошие? — полыценно заулыбалась Байдашная. — Мальвы называются.
Сельские жители не заводят цветников и клумб: не в обычае да и каждая пядь земли дорога для огорода.
Но как бы ни был скуден участок, почти перед каждой хатой обязательно посажены цветы. Пунцовые, белые, горящие золотом, они величаво покачиваются в уровень с окнами, и первое, что на заре видит хозяйка из своего окна, или вечером, уходя ко сну, — яркие факелы цветов.
И у Байдашной перед окнами пламенели соцветия на высоких будыльях.
— Теперь буду знать: мальвы… Ну, спасибо вам, бывайте здоровы.
Что мальвы называются мальвами, он знал и сам.
Это тоже было подпущено для дипломатии, попросту для отвода глаз.
Председателя сельсовета на месте не оказалось. Секретарша, только в этом году окончившая школу девчушка и еще не успевшая ни зазнаться, ни разлениться, старательно что-то переписывала. Она сообщила, что Иван Опанасович куда-то уехал с Голованем, председателем колхоза. Куда — не сказал. И когда воротится — тоже не сказал. Взгляд ее выражал полную готовность отвечать на дальнейшие вопросы и вообще быть полезной. Кологойда хотел было поручить ей, но вовремя спохватился — с такой же готовностью девчушка эта раззвонит всем и каждому о поручении, которое ей дал участковый уполномоченный. Он полистал подворную книгу, сказал, что позвонит председателю, и ушел.
В отдалении Семен Верста, такой же понурый, гнал свое стадо в лес. Поручить ему? Нет, при его неискоренимой привычке брехать, положиться на него нельзя.
Самыми подходящими для этого дела были Сашко и его компания. После того как лейтенант арестовал Митьку Казенного, с ребятами у него установились вполне приятельские отношения. Они видели в нем своего защитника, стали называть дядей Васей и готовы были расшибиться в лепешку, чтобы ему помочь. Конечно, лучше их никто не уследит, когда старуха появится в Ганышах…
А ну как она вовсе не появится?.. Что, если эта злыдня… попросту пришила ее? А что? Очень даже просто…
Увидела у старухи сотенную, понадеялась на другие…
Могла и за сотенную — за меньшие деньги убивают… Взяла да и тюкнула старуху утюгом по голове, когда та спала. А той много не надо, враз перекинулась… Деньги спрятала, труп зарыла. Ночь глухая, забор высокий.
Все шито-крыто, иди докажи…
Кологойда приостановился, снял фуражку и вытер вспотевший лоб.
'Ну, хлопче, — сказал он сам себе, — мабуть, ты слишком долго по солнцу ходил. И 'романов' начитался. Не зря тебя Егорченко гоняет за это дело…'
Нельзя сказать, чтобы Кологойда любил детективные романы. В общем, конечно, сплошная труха, но некоторые здорово заверчены, и Кологойда читал их не без удовольствия. Интрига его не интересовала, забавно было прослеживать, как автор морочил читателя и делал из него дурачка. Капитан Егорченко увидел однажды такую книгу у Кологойды, повертел в руках и отшвырнул прочь.
