никого не выдаст, а Тайная канцелярия, благодарение богу, упразднена. Стало быть, и с этой стороны нет основания для особой тревоги.
— Ну что ж, Орлов, — сказала Дашкова, — очень хорошо, что вы пришли сообщить. Может быть, дядя прав и причин тревожиться в самом деле нет. Однако я прошу вас, если узнаете что-то важное, немедля дайте знать, и мы тут решим, как действовать дальше…
Орлов рад был возможности скрыть свой взгляд в поклоне.
Дома по столовой яростно вышагивал Алексей. Он только что побывал в полку и узнал всю подноготную.
Еще вчера, 26 июня, какой-то капрал спросил у поручика Измайлова, когда уже свергнут императора. Измайлов возмутился и капрала прогнал, но счел своим долгом доложить об этом ротному камандиру, майору Воейкову, а тот в свою очередь доложил полковнику Ушакову.
Сегодня утром капрала того допрашивали. Оказалось, тот же вопрос он еще раньше задавал капитан-поручику Пассеку, и тот его тоже прогнал, но никому о том разговоре не сообщил, как сделал это Измайлов. А не сообщил он, видно, неспроста — в канцелярии уже лежал донос на Пассека, что он-де, мол, об императоре ведет поносные речи. В Ораниенбаум поскакал нарочный, к вечеру вернулся с приказом императора — Пассека арестовать.
И тут же его, раба божьего, под караул.
— Ну вот, — заключил Алексей, — ниточку ухватили, теперь начнут весь клубок разматывать.
— Пассек не выдаст, — сказал Григорий.
— Он не выдаст, другие выдадут. Лиха беда начало…
— Вот те и святцы!..
— Какие святцы?
— Да Панин этот. Не поглядев, говорит, в святцы, нечего в колокол бухать. А в колокол, выходит, и без нас бухнули…
Григорий передал свой разговор с Паниным и Дашковой. Алексей слушал, багровел от злости, и на потемневшем лице шрам его казался еще более страшным.
— Ну и что теперь делать сбираешься, — саркастически осклабился он, — побежишь докладывать мокрохвостой полководице?
— Ты не собачься, Алешка! Мне самому она, как комар в ухе…
— Нет, братушка, не комар! Комара прихлопнут, и нет его, а ее не прихлопнут. Падет в ножки крестному отцу, ну и ночная кукушка его за сестрицу слезу прольет, прощенье вымолит. По молодости лет, мол, по неразумию… И франту тому шведскому, что ему станется?
В крайности от двора прогонят, в имение сошлют, как Бестужева… А нас какое имение ждет, за Уралом?
Ноздри вон, под кнут и в Сибирь — вот и вся недолга!
И еще если государева милость будет, а то и вовсе — решка…
— Видно, съезжу я к графу, посоветуюсь.
— К Сен-Жерменю своему? Я тебе давно хотел сказать, братушка… Оно, конечно, земной ему поклон, что он не дал тому шулеру меня обчистить, да уж больно чуден, вроде как даже не в себе… Да нет, человек он, конечно, умнеющий, только все время заговаривается.
Всюду-то он был, все видал… Ну, я не спорю, воробей он, видать, стреляный. А как же с тем римским императором — как там его звали? — будто он с ним разговоры разговаривал, вот как мы с тобой? Как это надо понимать? Бессмертный он, что ли, или нас за дураков считает?.. Ну, это — ладно! Я хочу сказать — человек он сторонний, чуть что — сел в карету и ускакал, а мы — расхлебывай… А уж коли нам хлебать, так самим и варить надо. Ну, поедешь к нему, он начнет свою умственность разводить, а под нами земля горит…
— Ну, Панину-то, чай, сказать надо? Он — не сторонний.
— А почто? Он тебя снова станет урезонивать, ходить отряся ножкой… Хватит, братушка, чужим умом жить, пора своим! Он там велик ли, мал, а свой, про себя думает. Меня от всей ихней политики с души воротит — они-де головы, а мы — руки. Мы что, ради них огород городить начали, чтоб они нашими руками жар загребали, а мы снова сбоку припека?
— Так что, по-твоему, надо?
— Что собрались, то и делать!
— Вот так — с бухты-барахты?
— Неуж лучше канитель тянуть, пока за нами придут и под караулом свезут на Заячий остров? Там казематы давно по нас плачут… Я так располагаю, нам нынче каждый потерянный час — лишний шаг на плаху… Помоему, надо немедля ехать в Петергоф, привезти сюда Катерину Алексевну, провозгласить, а там — как бог даст, либо пан, либо пропал…
Опершись скулами о кулаки, Григорий задумался, Алексей и сидящий в углу Федор не сводили с него глаз.
— Ну что ж ты? Решай, братушка! — не выдержал Алексей. — Ты, слава богу, не робок, неуж теперь заробел?
— Я не про себя думаю… Случись незадача, сколько голов подставим?
— Сложивши руки, мы их хуже подставим!
— Что ж, как говорится, перст судьбы — я и так сегодня ладился туда ехать, — сказал Григорий. — Думаю, к утру обернусь. Только надо всех упредить.
— Упредим. Я прямиком в Конногвардейский, потом к себе в полк, а Федька упредит своих, ну и измайловцев, благо они рядом.
— Измайловцев в первую, голову — они ж у самой заставы, — сказал Григорий. — Графу Разумовскому все рассказать надобно.
— Кириле Григорьичу? — спросил Федор.
— Знамо, не Алексею. Вот только где карету взять?
Моя маловата…
— У Бибикова Василья, — сказал Алексей. — У него уемистая и новехонькая, только что от каретника. Однако гляди, шестерней ехать надо, а то в два конца лошади притомятся, не дотянут.
— Шестерня по классу не полагается, остановить могут, — сказал Федор.
— Кто там углядит? — сказал Алексей, подходя к окну. — Вон еще светло, а на Першпективе души живой нету.
— Тогда, кажется, все, — сказал Григорий.
— Нет, не все! — зловеще сказал Алексей и кивнул в сторону окна. — А его на запятки поставишь или как?
Прилип он к тебе, как банный лист к заднице.
Григорий бросился к окну и изругался. Ленивой развалочкой пустынную Першпективу пересекал Перфильев, явно направляясь к дому Кнутсена.
— Ах, чтоб тебя… — снова изругался Григорий. — Что ж теперь делать?
— Пристукнуть его, да и дело с концом! — озлясь, сказал Алексей.
Глаза Федора округлились.
— Ты что, умом тронулся? — сказал Григорий.
— А что же, из-за этого банного листа всем пропадать? — почти закричал Алексей.
— Ты глотку-то придержи, — не повышая голоса, но тоже накаляясь, сказал Григорий. — Я людей убивал на войне, у себя дома убивать не стану и другим не дам!
— Ладно, братушка, — переборол себя Алексей. — Тары-бары разводить некогда, он через минуту заявится.
Стало быть, ты ехать не можешь, сиди тут, управляйся с ним как знаешь. Поеду я.
Григорий поколебался и кивнул.
— Езжай. На всякий случай прихвати Василья с собой. Мало ли что, на заставе могут начать спрос, куда да зачем…
— Ну, со мной-ить много не наговоришь — я им и халабуду их разнесу…
— Вот-вот! Затей драку, чтобы за тобой вдогонку драгуны поскакали… Для того Василья и прихвати —
