Письменный стол завален газетами. Сбоку у окна ваза со свежими розами, а рядом с ней фотография женщины с мальчиком лет трех на коленях. Женщина имела фамильное сходство с Ириной и выглядела чуть старше ее. На стенах несколько пейзажей, на полу ковер. Присутствие женщин сказывалось даже в еле уловимом аромате духов, смешанном с запахом типографской краски. На столе в пишущей машинке заложен лист бумаги. Видно, Ирина Александровна работала.
— Вы давно здесь? — спросил консул.
— Второй год.
— Очень хорошо! Значит, вы поможете мне освоиться с обстановкой в стране. Я попрошу у вас специальной аудиенции, — сказал Ярков.
— Зачем же так пышно? — засмеялась Ирина Александровна. — Я охотно поделюсь с вами тем, что знаю.
Ярков чувствовал себя скованным в присутствии этой женщины. Он не мог найти верного тона, который создает контакт с собеседником. Ему почему-то хотелось говорить с ней высокопарно, а получалось казенно и глупо. Напряжение сняло появление Надюши с подносом, на котором стояли чашки, ваза с печеньем и ярко начищенный кофейник из красной меди.
— Вот и кофе, — сказала весело Надюша, — и наши корреспондентские сухарики, мы с Иринушкой их сами печем. У нас здесь и кухня есть. Придете в следующий раз, мы вас угостим нашими бифштексами с жареной картошкой и квашеной капустой. Ирина мастер готовить капусту. Она у нас стряпуха высшего класса.
Ярков удивился.
— Когда это вы успеваете? — спросил он.
— Между утренней и вечерней почтой, — ответила Ирина. — Ходить в полпредовскую столовую некогда, там дают обеды, когда выходят вечерние газеты, поэтому мы предпочитаем питаться здесь. А кофе у нас мастер готовить Надюша, она его готовит по-венски.
Обе женщины, видно, были не только сослуживцами, но и подругами. 'Надюша' и 'Иринушка' — называли они друг друга. Обеим было лет по двадцать пять. И обе были очень разные. Надюша, ровная, мягкая, улыбчивая, добродушная, относилась к своей подруге с какой-то материнской заботой и любовью. Ирина — энергичная и вместе с тем удивительно женственная, быстрая, но не суетливая. Она улыбалась редко, но улыбка сполохом освещала ее лицо. Освещала на секунду, обнажая ослепительно белые зубы. Порой грустинка залегала между бровей и так же быстро исчезала.
'Не проста, ох, не проста', — подумал Ярков.
Ирина пригубила свою чашку кофе, поднялась и сказала:
— Надюша, ты занимай гостей, а я должна извиниться, мне надо допечатать телеграмму.
Она села за машинку и, прикусив нижнюю губу, стала отщелкивать информацию. Иногда она останавливалась, пальцы в напряжении нависали над клавиатурой, точно выжидая команды. Мысль оформлялась, и снова стучала машинка. Удары были легкие, быстрые. Даже по стуку можно было определить, что выстукивали пальцы не личное, а деловое письмо. Какие-то строчки выражали гнев, другие — уверенность. Ярков подивился, что машинка может звучать, как музыкальный инструмент. А может, это ему показалось?
Ирина, взяв двумя руками лист бумаги, прочитала написанное, свернула бумагу пополам, аккуратно уложила в сумку и снова извинилась.
— Я поеду отправлю телеграмму. Это информация о ходе судебного процесса над Антикайненом. Очевидно, я вас уже не застану. До свиданья, до скорой встречи, — и, натянув на золотистые кудри берет, скрылась.
— У вас есть машина? — спросил Надюшу Ярков.
— Нет, кроме пишущей машинки, других машин нет, — ответила она. — Но есть велосипед. А до телеграфа здесь несколько минут езды.
— Я бы мог отвезти Ирину Александровну на машине.
— С чего бы вдруг? — засмеялась Надюша. — Мы каждый день по два, а то и по три раза ездим на телеграф.
Консулу стало вдруг скучно, он быстро допил кофе и заторопился домой.
— Приходите к нам почаще, — сказала на прощанье Надюша.
— О, я боюсь помешать Ирине Александровне. Она деловая женщина и… суровая.
— Что правда, то правда, — согласилась Надюша. — Но она хороший товарищ и веселая. Мы иногда танцуем под патефон по три часа подряд: боимся располнеть.
Садясь в машину за руль, Ярков спросил Петю:
— Ты что такой молчун сегодня? Слова не вымолвил.
— Я все жду телеграммы из дома, — ответил Петя. — Беспокоюсь.
А телеграмма ждала его у дежурного по полпредству.
Петя развернул листок и, заикаясь от волнения, прочитал вслух: 'Здравствуй папа тчк я родился тчк рост пятьдесят один сантиметр тчк вес три шестьсот тчк как меня зовут впр мама счастлива и здорова тчк целуем твой сын тчк'.
— Поздравляю и завидую, — обнял Ярков Петю.
Глава 3
ВАНЯ
Приемные часы в консульстве подходили к концу. Посетителей больше не было. Петя уже собирался закрыть регистрационный журнал, как в приемную вошел мальчик. Одет как финский крестьянин: в тяжелых башмаках, в шерстяных полосатых чулках до колен, в ватной куртке. В руках он комкал шапку. Иней таял на волосах, бровях, он жмурился, смахивая с лица капли, и совсем смутился, когда увидел, что башмаки не удалось как следует оббить и они начинали оттаивать.
— Терве, терве! — приветствовал его Петя первым и, видя, что юный посетитель в растерянности смотрит, как с башмаков на паркет стекают лужицы, добавил: — Тэннен эритайн кюльма я сатаака (сегодня очень холодно и валит снег).
Мальчик испуганно посмотрел на молодого человека, продолжая молчать.
— Олеттеко суомалайнен? (ты финн?), — спросил Петя, не зная, как заставить посетителя говорить.
Парнишка попятился назад, собираясь бежать.
— Что за субъект такой! — воскликнул Осипов.
Мальчик внезапно остановился, и лицо его просияло.
— Так вы умеете по-русски? А почему ругали меня по-фински?
Пришел черед и Пете удивиться:
— Да разве я ругался? Я сказал, что на дворе снежит и чтобы ты не стеснялся мокрых башмаков.
— Но я-то по-фински ничего не понимаю.
— А я по одежде твоей решил, что ты финн.
— Что вы, какой я финн, — махнул рукой мальчик. — Мне нужен самый главный советский начальник.
— По какому делу?
— Это я скажу ему лично, — осмелел мальчуган.
— Я должен доложить консулу, по какому делу ты пришел. Такой у нас порядок.
В это время, заслышав возбужденный разговор, из кабинета вышел консул.
— Вот к вам, Константин Сергеевич, пришел посетитель и не желает говорить, по какому вопросу. Русский.
Консул внимательно посмотрел на мальчика, прочитал в его глазах мольбу и, кивнув головой на дверь,
