У него под пальто в нагрудной кобуре тоже был пистолет, и сейчас он положил правую руку на его рифленую металлическую рукоять. Из другой квартиры, этажом выше, донеслись едва различимые звуки арабской музыки. Хани поднял руку, давая сигнал готовности. Затем он один раз громко стукнул в дверь, сделал паузу и постучал еще.
Дверь со скрипом открылась. «Простите?» — буркнул кто-то по-немецки. У Карами на двери была цепочка, и он обеспокоенно смотрел наружу. Увидев незнакомые лица, он попытался захлопнуть дверь, но Хани молниеносно подставил ногу, помешав ему.
— Привет, Мустафа, друг мой, — сказал Хани по-арабски. — Аллах велик. Мир тебе.
Марван поставил ногу так, чтобы при необходимости вышибить дверь.
— Что вам нужно? — раздался голос из квартиры. Цепочка на двери все еще была на месте.
— Я знаю человека, который хочет поговорить с тобой, — сказал Хани. — Возьми телефон, пожалуйста. Это всего лишь телефон, не бойся.
Он медленно передал мобильный телефон сквозь приоткрытую дверь. Поначалу Карами даже не прикоснулся к нему.
— Возьми телефон, дорогой, — тихо сказал Хани.
— Зачем? Кто мне звонит?
— Поговори со своей матерью.
— Что?
— Поговори со своей матерью. Она хочет услышать тебя, хотя бы по телефону.
Молодой араб приложил трубку к уху и услышал голос, которого не слышал уже три года. И не сразу понял, что ему говорят. Мать сказала, что гордится своим сыном и всегда знала, что он преуспеет в жизни, даже тогда, когда он был мальчишкой-школьником в Зарке. А сейчас он делает великое дело. Он прислал ей деньги, холодильник и даже новый телевизор. С этими деньгами она сможет найти новую квартиру, где будет сидеть в кресле, глядя на закат над холмами. Она так гордится тем, что он достиг успеха. Благодарение Аллаху, он отличный сын. Мечта матери, благословение Аллаха. Она плакала. Когда она попрощалась с ним, Мустафа тоже расплакался. От счастья, что услышал мать, и от ужаса, что его все-таки поймали.
— Ты — мечта твоей матери, — сказал Хани.
— Что вы с ней сделали? — спросил Мустафа, вытирая слезы. — Я не делал ничего из того, о чем она говорила. Вы ее разыграли.
— Разреши мне войти, и мы поговорим.
Мустафа замешкался, словно ища пути к бегству, но понял, что он теперь полностью во власти Хани. Отцепив цепочку, он открыл дверь. Трое мужчин вошли в квартиру. Мрачная комната, ни следа мебели и отделки, только матрас у стены и молитвенный коврик в стороне, обращенной к Мекке. Худощавое тело Мустафы обмякло и согнулось, словно брошенная одежда.
— Чего вы хотите? — спросил он. Его руки тряслись.
— Я помог твоей матери, — ответил Хани, угрожающе надвигаясь на молодого человека. Ему даже не пришлось говорить очевидное — что он может причинить зло его матери точно так же, как помог.
— Вы разыграли ее, — повторил Мустафа с дрожью в голосе и теле.
— Нет, мы помогли ей. Мы дали ей множество подарков и сказали, что их прислал ее любимый сын. Мы свершили
— Она в тюрьме? — спросил Мустафа. У него все так же дрожали руки. Хани дал ему сигарету и щелкнул зажигалкой.
— Конечно нет. Разве она говорила с тобой как человек, сидящий в тюрьме? Она в радости. И я хочу, чтобы она так же радовалась до скончания дней своих.
Феррис смотрел на все это из угла широко открытыми глазами. Он боялся шелохнуться, чтобы не сбить заданный Хани настрой. В своем роде, его начальство оплатило это шоу, но сейчас он был лишь одним из зрителей.
Пауза затянулась, пока Мустафа обдумывал услышанное. Они добрались до его матери. Они выставили его героем перед ней. Они могут уничтожить и его, и его мать, если пожелают. Таковы факты.
— Чего вы от меня хотите? — наконец спросил Мустафа.
Феррис тщательно прислушивался к его арабской речи, стараясь не пропустить ни слова. У него было ощущение, что он присутствует на премьере мастерски поставленного спектакля. Хани пальцем не прикоснулся к жертве, не угрожал ей открыто и даже не давил на нее, если быть откровенным. В этом и была вся прелесть операции. Хани выстроил колею, реку, по которой жертву несло, помимо ее воли и абсолютно неотвратимо.
— Мы хотели бы, чтобы ты помог нам, — сказал Хани. — И это будет очень просто. Мы хотим, чтобы ты жил так же, как и до сегодняшнего дня. Мы не хотим, чтобы ты стал предателем, или плохим мусульманином, или совершил что-то из того, что называют
— Вы хотите, чтобы я стал вашим агентом.
— Нет-нет, ты не понял. Об этом мы поговорим позднее. Для начала я хочу дать тебе специальный телефон, чтобы ты мог выходить на связь со мной, — сказал Хани, протягивая ему небольшой радиотелефон.
Мустафа поглядел на аппарат так, будто это была готовая взорваться граната.
— Я встречусь с тобой завтра, в безопасном месте, где мы сможем поговорить, — продолжил Хани, передавая ему визитную карточку с адресом в пригороде Берлина. — Пожалуйста, запомни адрес, а потом верни мне карточку.
Мустафа отвернулся, словно пытаясь найти выход из сетей, в которые он попался.
— А что, если я скажу «нет»? — спросил он дрожащим голосом.
— Твоя мать будет опечалена. Она гордится тобой. Ты — благословение Аллаха для старой женщины. Именно поэтому, я уверен, ты не откажешься.
Слова были очень мягкими в отличие от взгляда. Мустафа должен был понять, что у него нет выхода. Он повернулся обратно и смотрел на карточку секунд десять, а потом закрыл глаза.
— Верни мне карточку, если ты уже готов, — сказал Хани.
Молодой человек еще раз проглядел карточку и отдал ее.
— Хороший мальчик, — сказал Хани, ободряюще улыбаясь. — Значит, мы договорились. Мы встретимся завтра в четыре, на Гендельштрассе, сто четырнадцать. Ты постучишься в комнату пятьсот семь и спросишь, на месте ли Абдул-Азиз. В ответ я спрошу, не Мохсен ли ты, и ты ответишь «да». Я буду под именем «Абдул-Азиз», а ты будешь Мохсеном. Если не сможешь прийти по этому адресу завтра днем, приходи туда же послезавтра в десять утра. Ты понял?
Мустафа кивнул.
— Если ты попытаешься обмануть нас и сбежать, мы тебя выследим. Если ты попытаешься выйти на связь со своими друзьями, мы узнаем об этом. Мы день и ночь следим за тобой. Если ты сделаешь какую- нибудь глупость, ты причинишь вред себе и тем, кого любишь. Ты понимаешь, о чем я говорю?
Молодой человек снова утвердительно кивнул.
— Повтори имена, время и адрес.
— Абдул-Азиз, Мохсен. Четыре часа дня завтра или, если не смогу прийти, десять утра послезавтра. Адрес — Гендельштрассе, сто четырнадцать, комната пятьсот семь.
Глава иорданской разведки взял Мустафу за руку и потянул к себе. Мустафа послушно поцеловал старшего в обе щеки.
— Храни тебя Аллах, — сказал Хани.
— Благодарение Аллаху, — ответил младший едва слышно.
Вечером, за столиком в опустевшем ресторане на Курфюрстендам, Феррис наконец задал Хани вопрос. Ему не хотелось говорить ни слова, просто наслаждаться последними нотами музыки, которые сыграл маэстро, когда остальной оркестр затих. Но он был обязан задать этот вопрос.
— Парень поможет нам разобраться с миланским делом?
