Стародубская война (1534—1537). Из истории русско-литовских отношений

западнорусские земли участвовала не вся армия: отведя ее к Могилеву, гетман после военного совета разделил войско на три корпуса; первый из них, под командой киевского воеводы А. Немировича и В. Чижа, был послан 19 августа («в середу первую по святе внебовзятья панны Марии»)¹⁵⁰ на Северщину¹⁵¹, второй, под началом князей Ивана Вишневецкого и Андрея Сангушковича- Коширского, — на Смоленск, а третий, во главе с самим гетманом, остался в Могилеве¹⁵². Исследователи справедливо отмечали, что такое раздробление сил заранее обрекало поход на неудачу¹⁵³. Исходя из своей оценки численности всей армии в 20 тыс., Л. Коланковский полагает, что после разделения на отряды с Ю. Радзивиллом в Могилеве осталось около 10 тыс., а на Северщину и под Смоленск было отправлено по 5 тыс. (расчет сугубо произвольный. — М. К.) — с такими силами можно было лишь опустошить приграничные районы, но на взятие таких крепостей, как Стародуб, Чернигов или Смоленск, нельзя было рассчитывать¹⁵⁴. Представляется, однако, что перед Немировичем и Вишневецким и не была поставлена такая задача, как завоевание Северщины или Смоленска: судя по их действиям, им было поручено лишь совершить опустошительные рейды по этим землям, а для этого сил у них было достаточно.

Первые стычки на границе произошли еще в августе. В конце этого месяца король получил донесение Мстиславского державцы Юрия Зеновьевича о том, что тот посылал людей «для языков» под Смоленск и там они разбили московский отряд в 1100 человек, а иных взяли в плен¹⁵⁵. Возможно, на это или подобное донесение ссылался Нипшиц в послании князю Альбрехту от 28 августа: только что получены верные известия, писал он, — литовцы истребили в одном месте более 1000 «московитов», в другом — примерно столько же, в третьем — 700, в еще одном — 400, в плен попало много «московитов», в том числе двое воевод¹⁵⁶.

Эти известия не поддаются проверке, поскольку аналогичных сообщений ни в русских летописях, ни в польских хрониках не содержится: изложение событий в них начинается с прихода литовцев под Стародуб. Согласно Летописцу начала царства (далее — ЛНЦ), литовские воеводы (Андрей Немиров) пришли на стародубскую «украину» 3 сентября¹⁵⁷. Очень важно свидетельство Постниковского летописца (удивительно осведомленного в вопросах, связанных с Литвой)¹⁵⁸: сообщив о приходе литовцев под Стародуб и Почеп и сожжении Радогоща, летописец говорит: «А пошли литва из земли лета 7043-го сентября 4 день»¹⁵⁹. Таким образом, военные действия в Стародубской земле, начавшись, возможно, еще в конце августа, продолжались до 4 сентября. На чьей стороне был успех? Польские хроники приписывают его литовским воеводам, а наши летописи — русским.

Подробный рассказ о событиях под Стародубом содержится в ЛНЦ и Воскресенской летописи (далее — ВЛ); версия ВЛ повторена — с единичными изменениями — в Царственной книге. Общая канва рассказа сходна в ЛНЦ и ВЛ: «Андрей Немиров» (следует: Немирович) и другие литовские воеводы пришли под Стародуб, здесь они были разбиты русским воеводой, в плен попал воевода Суходольский и сколько-то пищальников. Различия же между летописными версиями, помимо датировки (в ЛНЦ — точная дата: 3 сентября, в ВЛ — только месяц: «сентября»), следующие: во-первых, ЛНЦ упоминает о сожжении литовцами стародубского посада, ВЛ — нет; во-вторых, не совпадает имя победителя литовцев: по ВЛ, их разбил под стенами города наместник кн. Ф. В. Овчина-Телепнев, согласно же ЛНЦ, воевода кн. Александр Кашин выслал из города Андрея Левина «не со многими людми», и тот побил литовцев и захватил пленных. Наконец, в-третьих, приводятся разные цифры количества пленных: 8 или 50 — в разных списках ВЛ, 40 — в ЛНЦ¹⁶⁰. Сразу нужно отметить, что цифры «8» и «50» не являются самостоятельными вариантами, представляя собой, видимо, разночтение «и» ( = 8) и «н» ( = 50).

Противоположная версия содержится в белорусско-литовской Евреиновской летописи. Здесь сообщается, что литовские воеводы разбили трехтысячный отряд «Овчины» под Стародубом, «сам Овчина утек», а многих взяли в плен¹⁶¹. Русские историки XIX в. исходили в своей трактовке событий из версий ВЛ и ЛНЦ, изображающих в выгодном свете действия русских воевод¹⁶². Л. Коланковский сделал остроумную попытку согласовать все три вышеприведенные версии: литовцы-таки побили Овчину, но А. Левин во время вылазки взял пленных, которых по возвращении в город «из бегов» Овчина отослал к великому князю как свои трофеи¹⁶³! В этой трактовке механическое соединение противоречивых известий сочетается с произвольным домыслом. Обратимся к другим источникам.

Летний разряд 1534 г. называет в Стародубе с наместником кн. Ф. В. Овчиной Оболенским воевод кн. И. А. Прозоровского и кн. А. В. Кашина, причем в случае боевых действий («каково будет дело») в городе надлежало быть А. Кашину, а «за городом» И. Прозоровскому и Ф. Овчине¹⁶⁴. Разряды подтверждают вероятность участия Федора Овчины в стычке с литовцами, как и то, что в городе мог находиться А. Кашин (он, по ЛНЦ, и выслал против литовцев А. Левина), но остается необъяснимым умолчание ЛНЦ о Ф. Овчине и И. Прозоровском.

Рассказ об этих событиях содержится и в польских хрониках Б. Ваповского (текст в этом месте частично утрачен) и воспроизводящей ее почти дословно (в переводе с латыни на польский) «Польской хронике» Марцина и Иоахима Вельских 1597 г.¹⁶⁵ Начало этого известия дошло до нас только в пересказе «Польской хроники» Вельских. Здесь говорится о битве возле Стародуба, в которой литовцы «на голову» разбили московитов; московское войско вели «два гетмана», один из них пал в бою, а другой¹⁶⁶ живым попал в руки литовцев; затем литовское войско пришло к Стародубу, спалило «город» (= посад), а крепость, в которой был сильный гарнизон, взять не смогло¹⁶⁷. Соблазнительно, конечно, увидеть в «гетманах» И. Прозоровского и Ф. Овчину, но последний, как мы увидим, и в 1535 г. был наместником в Стародубе, а И. Прозоровский, как и А. Кашин, упоминается в полковых разрядах последующих лет¹⁶⁸. Зато известие хронистов о сожжении стародубского посада совпадает с сообщением ЛНЦ.

Имеется еще один источник, повествующий об этих событиях, но не введенный пока в научный оборот: это «память» гонцу Ю. Юматову, отправленному 15 сентября 1534 г. в Крым¹⁶⁹, — что ему говорить, если его спросят, «приходили ли литовские люди к Чернигову и на стародубские места и что над ними учинили». В наказе сообщается о военных действиях под Черниговом и Стародубом. По поводу стародубских событий Юматову следовало говорить: «а на стародубские места приходили, и воеводы государя нашего также многих людей тут в земле побили, а иных многих переимали и гетмана желнерского Суходолского изымали, а с ним человек со сто желнер, а как пошли из стародубских мест, и на реке на Ипути государя нашего воеводы литовских людей, дошед, многих побили, а иных поимали, и шатры и лошади у них многие поимали, а государя нашего воеводы и люди, дал Бог, все поздорову»¹⁷⁰. Разумеется, московские дипломаты старались представить ход военных действий в выгодном для себя свете, но обращает на себя внимание сходство этой информации с версией официального летописания: возможно, у них был общий источник — донесения-отписки воевод. К сообщаемому летописями «память» добавляет известие о том, что русские воеводы (их имена не названы) преследовали отходивших со стародубской «украины» литовцев и, догнав на р. Ипути, нанесли им поражение.

Итак, имеющиеся в летописях расхождения относительно количества пленных, а также роли тех или иных воевод в событиях под Стародубом устранить не удается. Что же касается разногласия русских и польско-литовских источников по поводу исхода этих событий, то оно легко объяснимо: видимо, ни той ни другой стороне не удалось добиться решающего успеха, но каждая сторона поспешила объявить о своей победе, приводя в качестве доказательства количество пленных и иные трофеи. Все источники сходятся в том, что пребывание литовцев в Стародубской земле было кратковременным, для штурма крепости силу них было слишком мало; реальные их успехи свелись к опустошению волостей и, может быть, сожжению посадов. Однако последнее уже не бесспорно: Постниковский летописец, хорошо осведомленный в русско-литовских отношениях, словно споря с кем-то, подчеркивает: «А стародубские и почапские посады