сообразили, что произошло: Коль не отрегулировал плавучесть своего нового снаряжения с тримиксом и шел камнем на дно.
Те, кто уходил камнем на дно, испытывали жуткое давление, нарастающее по мере падения. Оно сжимало их костюм до состояния второй кожи. Стремительно нарастающее давление выбивало изо рта регулятор, рвало кровеносные сосуды, разрывало барабанные перепонки, вызывало тошноту и головокружение. И это еще до того, как люди ударялись о дно.
— Вот чертовщина, мы его потеряли, — сказал Колер. — Лу Коль погиб.
Но Чаттертон видел, что Коль достиг дна и что он все еще дышал: он видел пузырьки от его акваланга. Мозг Чаттертона заработал в замедленном темпе (16 оборотов в минуту), со скоростью мозга санитара во Вьетнаме, как в сложной боевой ситуации.
— Посмотри на его пузырьки. Он ходит по кругу, ищет подлодку. Значит, он жив, — сказал Чаттертон. — Юрга, я дам тебе линь. Иди на пузырьки и достань его.
— Джон, это слишком опасно, — сказал Юрга. — Это мое первое погружение с тримиксом…
— Я дам тебе линь, и буду держать его здесь все время, Ричи и я не можем идти в воду сейчас. Придется нырять тебе. Иди на пузырьки и достань его.
Юрга прыгнул в воду. Пока он спускался по спирали вдоль пузырьков от акваланга Коля, тот уже сумел сбросить свой грузовой ремень. Теперь, обретя положительную плавучесть, он начал быстро подниматься. Однако на глубине 150 футов у него кончилась дыхательная смесь: из его регулятора ничего не поступало. В этот момент Коль, игнорируя правила подводного плавания, решил ракетой лететь к солнцу. Через пару секунд он пробил головой водную гладь. «Теперь он ракета „Поларис“! — закричал Колер. — У него наверняка будет кессонка, если он вообще выживет».
Коль начал колотить руками по воде и метаться во все стороны. Но его не рвало и не трясло, что говорило Чаттертону о том, что Коль серьезно не пострадал.
«Он провел в воде минут десять, не больше, — закричал Чаттертон. — У него есть шансы».
Коль не мог плыть. Том Паккер и Стив Гатто прыгнули в океан, затянули его вверх по трапу и положили на стол для переодевания. «Дайте мне стетоскоп и пакет первой помощи», — приказал Чаттертон. Коллер срезал с Коля сухой костюм, Чаттертон снимал основные показатели состояния организма Коля, затем стал записывать данные о погружении и о состоянии ныряльщика, которые могут потом понадобиться врачам. Делая записи, он бесстрастно спрашивал: «Лу, тебе больно? Лу, ты меня слышишь?»
Коль не мог отвечать. Чаттертон сказал Нэглу, чтобы он связался с береговой охраной и вызвал спасательный вертолет. Он протолкнул таблетки аспирина в глотку Колю, заставил его выпить огромное количество воды, чтобы понизить содержание газа в крови, потом надел на него кислородную маску. Он использовал стетоскоп, чтобы послушать, нет ли бульканья в сосудах Коля, что характерно для эмболии. Минуту спустя Коль начал приходить в себя с таким видом, как будто его реанимировали в лаборатории сумасшедшего врача.
— Лу, мы вызываем тебе спасательный вертолет, — сказал Чаттертон.
— О нет, не надо, — ответил Коль. — Я в порядке, я прихожу в себя. У меня даже симптомов нет…
— Ты в порядке на данный момент, — сказал Чаттертон. — Но мы держимся всего лишь на аспирине и кислороде. У тебя будет кессонка. Ты не можешь сделать то, что ты сделал, без последствий. Тебе надо в больницу.
Чаттертон осветил фонарем глаза Коля. «Я не вижу признаков неврологических повреждений, — сказал он. — Но у тебя будет кессонка. Это всего лишь вопрос времени».
Ныряльщики продолжали успокаивать Коля, поддерживали его стабильное состояние с помощью воды и кислорода. С каждой минутой Коль выглядел все лучше и здоровей. Прошло еще несколько минут. Нэгл высунулся из рулевой рубки и объявил, что вертолет береговой охраны в пути.
«Парни, простите меня, — сказал Коль. — Этот рейс за мой счет. Плачу за всех по счетчику».
Чаттертон улыбнулся и разрешил другому ныряльщику немного побыть с Колем. Он пошел на корму «Искателя», чтобы помочь Юрге подняться на борт. Находясь в двухстах футах от кормы, Юрга помахал рукой Чаттертону. Чаттертон начал было махать в ответ, но его рука застыла в воздухе. Сзади к Юрге подкрадывалось восемнадцатифутовое чудовище.
— Акула! — завопил Чаттертон. — Юрга! Сзади! Акула!
Юрга обернулся, но в этот момент акула ушла под воду.
— Что? — кричал Юрга. — Я ничего не вижу!
Акула снова всплыла, приближаясь к Юрге.
— Акула! Сзади! — кричал во весь голос Чаттертон.
Юрга снова обернулся, но акула опять ушла под воду.
— Перестань морочить мне голову, — кричал Юрга. — Хватит. Не шути так!
Теперь даже при виде акулы Чаттертон не смог удержаться от смеха.
— Плыви, Чарли, плыви! — закричал он, повторяя фразу из фильма «Челюсти».
Юрга плыл. Акула преследовала его. Юрга плыл, что есть сил. В конце концов акула свернула в сторону и скрылась из вида.
Нэгл обрезал якорный канат и повел судно навстречу вертолету береговой охраны. Колю становилось все лучше, но вертолет забрал его. Впоследствии он испытает некоторую боль в суставах в результате кессонки, но полностью излечится. Скорее всего, его спасло то, что он провел на дне океана относительно короткое время, пробудь он там дольше и выскочи на поверхность без декомпрессии, такой опыт падения камнем на дно был бы последним в его жизни. Как бы там ни было, ныряльщики потеряли самый погожий из всех дней, в которые они выходили в море. Кроуэлл так и не смог измерить длину подлодки, Юрга не поискал следы палубного орудия, а Чаттертон не проник в торпедный отсек, чтобы найти бирки. Однако сезон только начинался. Это еще одна особенность походов к местам кораблекрушений. Пока ты жив, всегда будет еще один шанс.
Нэгл назначил следующий рейс к «U-Who» на 9 июня 1992 года. Доктор Коль насмотрелся на затонувшие немецкие подлодки на всю оставшуюся жизнь, поэтому его заменили два ныряльщика, непохожие ни на одного из тех, кого до сих пор знали Чаттертон и Колер.
Крис Руз, тридцати девяти лет, и Крисси Руз, двадцати двух лет, были отцом и сыном, однако благодаря идентичному жилистому телосложению и похожим средиземноморским чертам лица их считали братьями. Когда они улыбались, их можно было принять за близнецов: их глаза бегали, как лепреконы, под темными сводами бровей, обещая веселые проделки. Улыбались они часто, но спорили еще чаще.
Рузы пререкались постоянно, обмениваясь оскорблениями, нелестными эпитетами и колкостями по малейшему поводу, а чаще и вовсе без повода.
— Лучшее воспоминание о тебе — это пятно, которое я оставил на матрасе, — говорил Крис на борту судна в присутствии всех ныряльщиков.
— Ты старый ловелас, тебе со мной не равняться, — отвечал Крисси.
— Тебе повезло, что ты унаследовал мою внешность, иначе женщины на тебя не смотрели бы.
— А тебе повезло всего лишь с мамой, старая клизма, — парировал Крисси.
И так без конца. Рузы получили кличку Драчуны. Некоторых ныряльщиков шокировало то, как они общались между собой, но больше забавляло. Чаттертон и Колер наблюдали за всем этим с изумлением.
Но Рузы были, тем не менее, великолепными ныряльщиками. Они совершенствовали свое мастерство, начав с погружений в гроты — вид подводного плавания, известный своей тщательной подготовкой. Спелеологи зачастую избегали погружений к затонувшим кораблям из-за непредсказуемости и суровых условий, но Рузов притягивали места кораблекрушений благодаря нераскрытой истории и трофеям, которые можно было поднять. Спелеологи, которые решались нырять к затонувшим судам, делали это нечасто, с предельной осторожностью, отказываясь отойти хоть на йоту от своих непреложных правил и методов. Но это не относилось к Рузам. Они постоянно получали новые навыки и горели желанием их применить. Как и многие спелеологи, они имели опыт технологичного погружения и дыхания тримиксом и с готовностью обсуждали теорию и практику.
Когда Рузы ныряли, было сразу видно, что они одной крови. Они ныряли, как единая команда, и у них развилось некое шестое чувство, что-то вроде предвидения, которое приобретают люди после долгой
