архимандрита Варлаама Лящевского и иеромонаха Гедеона Слонимского, окончательно подготовивших известную «Елизаветинскую Библию» (Санкт-Петербург, 1751 г.), были южнорусские учёные и исправляли всё то же Острожские издание».
Выводы
До раскола была лишь идеологическая подготовка для внедрения в России библейской ростовщической доктрины, а раскол — это уже прямая агрессия.
В Польше под руководством раввинов была переведена и напечатана, якобы, русским первопечатником Иваном Фёдоровы, Острожская Библия, содержащая еврейскую Библию и Новый Завет. Для придания авторитета этому изданию был создан миф о том, что для борьбы с ересью жидовствующих новгородскому архиепископу Геннадию понадобилась полная Библия, которую перевели и написали по его просьбе. Такая Библия действительно появилась, но, скорее всего, значительно позднее и была подделкой.
Затем шла долгая подготовка к распространению двуединой Библии в России. Некоторые сведения об этом дошли до настоящего времени. Например, даже через школьные учебники осуществлялось давление на общественность с целью принудить власть к исправлению церковных книг[54]:
«В подготовке общественного мнения о мнимой неисправности старых русских книг особую роль сыграло обширное предисловие к грамматике Мелетия Смотpицкого (1648 г.). Здесь на все лады проводится мысль, что русские церковные книги очень неисправны и потому нуждаются в немедленном тщательном исправлении, а исправлять их нужно, разумеется, только по греческим образцам».
После объединения Руси с Украиной Москву наводнили киевские богословы, среди которых были и прямые агенты раввинов. Например, Арсений Грек, Епифаний Славинецкий и другие получили должности редакторов на Печатном дворе. Пользуясь отсутствием патриарха, им удалось напечатать Московскую Библию в 1663 году, являющуюся полной копией Острожской Библии. Для облегчения выполнения своих целей был спровоцирован раскол. Две части православных верующих бились по пустякам между собой: за тот или иной ритуал. Дрались на смерть за то, как молиться, как осуществлятьевхаристию и т. п. Но это было лишь отвлечением внимания, тогда как главная цель состояла совсем в другом —
Однако раз и навсегда решить все вопросы знахарству не удалось. Хотя Московская Библия и появилась, она не была принята обществом. Сольский пишет, что народ сомневался в правильности новых книг (точнее — презирал и хулил) и воспринимал их внедрение как попытку порабощения страны (вот это уровень понимания нашими предками глобальной политики!), доверяя только древним русским переводам (сноска 17 на стр. 545). В церквях по-прежнему использовались славянские варианты Нового Завета, Апостола и Псалтири.
Да и власть стала кое-что понимать, поэтому уже при Фёдоре Алексеевиче[55], правившем с 1676 по 1682 год, были подготовлены некоторые документы, в которых предусматривались меры по защите страны от чуждого западного влияния, но они пошли в дело только при царевне Софье. Об этом сообщает В. О. Ключевский[56]:
«В 1685 г. ученик Полоцкого Сильвестр Медведев поднёс правительнице царевне Софье устав академии, составленный ещё при царе Фёдоре. Характер и задачи академии ясно обозначены некоторыми пунктами устава. Она открывалась для людей всех состояний и давала служебные чины воспитанникам. На должности ректора и учителей допускались только русские и греки; западнорусские православные учёные могли занимать эти должности только по свидетельству достоверных благочестивых людей. Строго запрещалось держать домашних учителей иностранных языков, иметь в домах и читать латинские, польские, немецкие и другие еретические книги; за этим, как и за иноверной пропагандой среди православных, наблюдала академия, которая судила и обвиняемых в хуле на православную веру, за что виновные подвергались сожжению».
А что ещё оставалось делать? Другого пути власть того времени не видела.
7. Дела при Петре I
При Петре I[57] события в очередной раз стали разворачиваться в другую сторону. Как считал Ключевский, Пётр был подготовлен к борьбе против всего русского, в том числе и русских священных книг. Вот что он пишет в своём труде «Русская история»[58]:
«Сильнее воздействовал раскол в пользу западного влияния, которым был вызван. Церковная буря, поднятая Никоном, далеко не захватила всего русского церковного общества. Раскол начался среди русского духовенства, и борьба в первое время шла собственно между русской правящей иерархией и той частью церковного общества, которая была увлечена оппозицией против обрядовых новшеств Никона, веденной агитаторами из подчинённого белого и чёрного духовенства.
Так было устранено одно из главных препятствий, мешавших успехам западного влияния. Так как в этом церковно-политическом кризисе ссора царя с патриархом неуловимыми узлами сплелась с церковной смутой, поднятой Никоном, то её действие на политическое значение духовенства можно признать косвенной услугой раскола западному влиянию. Раскол оказал ему и более прямую услугу, ослабив действие другого препятствия, которое мешало реформе Петра, совершавшейся под этим влиянием. Подозрительное отношение к Западу распространено было во всем русском обществе и даже в руководящих кругах его, особенно легко поддававшихся западному влиянию, родная старина ещё не утратила своего обаяния. Это замедляло преобразовательное движение, ослабляло энергию нововводителей. Раскол уронил авторитет старины, подняв во имя её мятеж против церкви, а по связи с ней и против государства. Большая часть русского церковного общества теперь увидела, какие дурные чувства и наклонности может воспитывать эта старина и какими опасностями грозит слепая к ней привязанность. Руководители преобразовательного движения, ещё колебавшиеся между родной стариной и Западом, теперь с облегченной совестью решительнее и смелее пошли своей дорогой. Особенно сильное действие в этом направлении оказал раскол на самого преобразователя. В 1682 г., вскоре по избрании Петра в цари, старообрядцы повторили своё мятежное движение во имя старины, старой веры (спор в Грановитой палате 5 июля). Это движение, как впечатление детства, на всю жизнь врезалось в душе Петра и неразрывно связало в его сознании представления о родной старине, расколе и мятеже: старина — это раскол; раскол — это мятеж; следовательно, старина — это мятеж. Понятно, в какое отношение к родной старине ставила преобразователя такая связь представлений».
Пётр, распространяя на Руси западную культуру, должен был на кого-то опираться в своих преобразованиях. Как считал Сольский[59], Пётр сделал ставку на южнорусских учёных и богословов, которые давно находились в контакте с Западом и впитали западную культуру. Представители южнорусских областей, в основном Киева, занимали при Петре важнейшие посты в государстве и в церкви. Они организовывали школы при церквях и знакомили детей со священными писаниями, заставляли их учить греческий язык[60].
Петра подталкивали к изданию Ветхого завета, но инициаторов этого не устраивала прежняя редакция и они требовали коррекции текста. Новгородский митрополит Иов писал царю, что Ветхий завет на славянском языке искажён и вся Россия желает, что бы он был подобен греческому древнему завету, а исправить его должны братья Лихуд[61], находящиеся при Иове и желающие сделать перевод.
Были и другие советчики, например, лифляндский пастор Эрнест Глик, взятый в плен и привезённый в Москву, тоже советовал Петру перевести Библию с подлинника (откуда у него подлинник Библии?). Сам же он перевёл Новый завет с греческого языка, который был издан в 1702 году. В общем, давление осуществлялось со всех сторон, и Пётр сдался. Своим указом от 14 ноября 1712 года повелел «издать
