Возможно, всё шло так и дальше, если бы не случай. Однажды Ивана и Екатерину пригласили в гости на чашку чая. Слово за слово и выяснилось, что соседи не просто соседи, а родственники. И даже не самые дальние. Троюродные по линии сестры Ивана Степановича. Катерина Семеновна была тогда вне себя от радости. Вот так подарок судьбы: на чужом и незнакомом месте обрести родню, да не простую, а семью священника. Священник отец Владимир стал пристально интересоваться новыми родственниками и вскоре, прослушав голос Василия, предложил Ивану Степановичу отдать сына в четырехгодичную церковно- приходскую школу. Он объяснил родителям, что у сына Василия очень хороший голос, что их школа, которая в его ведении и под его патронатом, ищет красивые мальчишеские голоса для церковного хора. А Вася замечательным образом подходит для хора даже в качестве солиста.
Более всего такое известие произвело впечатление на богомольную и богобоязненную Катерину. Ей уж очень хотелось, чтобы хоть один сынок был ближе к Самому Спасителю. Она денно и нощно молила Ивана, чтобы он согласился.
Иван протестовал. Он никак не мог согласиться, чтобы отдать своего Васятку на обучение с проживанием куда-то. То есть обучение, конечно, хорошо. И один грамотей на всю семью не помешает. Но как быть? Ведь за все надо платить, да еще и сына из-под контроля отдавать. Бог знает, чему там его без отцовского догляда обучат? И с кого потом спрашивать? Все эти мысли не давали Ивану покоя. И лишь когда отец Владимир заверил Ивана Степановича в благих своих намерениях, пообещал обучение провести для их сына совсем бесплатным, только тогда Иван отпустил сына в науку с самым тяжелым сердцем.
Василию нравилось и не нравилось в школе. Вначале было интересно от перемены места. Но вскоре одолела тоска по дому, матери и братьям. Он скучал и терпеливо пел все заданные псалмы. Хормейстер его хвалил и даже прочил хорошую карьеру дьякона. Это при самом лучшем раскладе и прилежном обучении. А так Василию следовало настраиваться на место певчего в неплохом хоре, что недавно организовался в Саратове.
С ребятами Вася Чапаев так и не сблизился. Многие из них были гораздо выше по сословию и сами чурались общения с мальчиком из крестьянской семьи, неизвестным образом оказавшемся в их кругу. От этого Василию становилось совсем тоскливо и одиноко. Хотелось поиграть во что-нибудь подвижное, стремительное. К примеру, в войну или театр. Но ни того, ни другого в школе не разрешалось. Настрой наставников подавлял самые живые характеры. И если кто-нибудь смеялся слишком громко или, не приведи Господи, задирался к кому-то. то тут лее вменялись штрафные санкции: горох, карцер или просто порка.
Чапаев проучился чуть меньше трех лет. Наверное, он смог бы проучиться и больше, если бы не произошел один случай, радикальным образом повлиявший на его жизнь.
Однажды Василий в чем-то провинился. Начальство не сочло нужным наказать его обычными методами. О провинности доложили отцу Владимиру, и тот отдал распоряжение посадить воспитанника Чапаева в карцер. Карцером называлась старая пожарная каланча. Она была такой древней, что временами было видно, как она раскачивается от сильного ветра. Щели в ее стенах были настолько очевидны, что в хороший солнечный вечер можно было наблюдать заход через стены. Само отделение карцера находилось на самом верху башни.
Василия раздели до исподнего белья и абсолютно босым отправили на самый верх пожарки. Если бы это было летом или на худой конец, поздняя осень! Но нет, это был месяц январь. Очень лютый, с сильными ветрами и промозглой погодой. Мороз зашкаливал ниже тридцати... Через час Васятка понял, что пришла пора расставаться с жизнью. Ног он не чувствовал, руки как-то скрючились и совсем не хотели распрямляться. Начал одолевать странный липкий сон.
От отца он слышал, что именно это состояние называется смертельным сном и если дать себе заснуть, то уже никогда не проснешься... Он собрал всю свою детскую волю в кулак и разогнался. Сразу выбить стекло не получилось. Тогда он попробовал ещё раз. На этот раз рама со скрипом треснула, стекло разбилось, а на плече появилась рваная рана. Только боли Вася не почувствовал. Он встал на подоконник и посмотрел вниз. Голова закружилась. Внизу было не меньше тринадцати метров. Но раздумывать было некогда. Либо смерть от замерзания, либо прыжок, а там как Бог даст. Глядишь, и выживет.
Василий зажмурился... и прыгнул. Спасло его только то, что накануне прошел обильный снегопад. Под небольшим сугробиком был старый наст. И если бы снега не было, он разбился бы насмерть.
Кое-как Василий поднялся и, превозмогая сильную боль в колене, пошел на дорогу. Народ дико озирался на окровавленного полуголого мальчика. Кое-кто пожалел и накинул ему на плечи свой зипун. В таком виде Вася прошел почти через всё огромное село, прежде чем оказался около своего дома. Родители чуть с ума не сошли, увидев в каком состоянии их любимый Васечка вернулся из церковно-приходской школы. Иван Степанович немедленно отправился за лекарем, а после него прямиком к отцу Владимиру, чтобы поговорить «по душам» с ближайшим родственником.
В ту зиму Вася много и долго болел. Сказалось обморожение, простуда и перелом ноги. Тем не менее к весне наступило выздоровление. Отец Владимир больше их не посещал и тем более не приглашал к себе. После выяснения отношений с Иваном Степановичем, который справедливо спрашивал о мере наказания своего сына на повышенных тонах, родственные узы были прерваны навсегда.
Единственное, чем священник пытался оправдаться, это было то, что он очень боялся кривотолков со стороны высокостоящего духовенства по линии родства. Если бы к воспитаннику применили наказание послабее, отца Владимира стали бы подозревать в покровительстве бедных и неимущих родственников. Да к тому же он мог лишиться попечительского места. А уж такого лишаться никак нельзя даже из-за богатых родственников, не то что из голытьбы. Он так и сказал. Ивану Степановичу дважды повторять не надо. Отец Владимир был тут же проклят им, несмотря на свой именитый сан, и о родне с этой стороны забыли навсегда. Так поставил сам кормилец. И никто, никто не рискнул ему перечить. Даже очень набожная и богобоязненная Катерина. Его слово — закон.
Так как карьера певчего не состоялась, Иван Степанович стал приучать сына к своему промыслу: плотницким, столярным и другим работам. Василий был на редкость понятливым, и вскоре отец уже брал его на самые сложные заказы. Чапаевы семейной артелью строили коровники, бани, дома и даже церкви. Иногда брали заказы на филигранную работу: то вырезать ажурные и причудливые наличники на окна, то поставить на крышу богатого дома затейливого петушка, чтобы тот не только вращался, но и даже хлопал крыльями. В общем, фантазия работала вовсю!
В 1902 году Василий Чапаев перешел работать в профессиональную мастерскую балаковского кустаря Г.И. Лопатина. Но тот не хотел сразу выплачивать юноше заработную плату. Он считал, что тот сам должен платить за свое обучение, и таким образом Чапаев первую зиму работал почти бесплатно, практически за кусок хлеба. Позже, в 1904 году он перешел к известному в то время балаковскому мастеру столярного дела Ивану Григорьевичу Зудину. Последнего считали «безбожником» и активным противником царского правительства. В революцию 1905-1907 годов Зудин состоял членом Балаковского крестьянского союза и, разумеется, находился под негласным надзором полиции.
С 1906 года Василий вместе с отцом и братьями работал по найму в Сызрани. Они снова вынуждены исходить всё Поволжье и заволжские степи. Продолжали строить мукомольные мельницы, изготавливать сельскохозяйственный инвентарь и прочую утварь.
При строительстве церкви в селе Клинцовка, что недалеко от города Николаевска (ныне Пугачев), Василию поручили поставить крест на куполе. Церковь почти была готова, оставалось лишь воздвигнуть крест, и Вася сам вызвался поднять его наверх. Все проходило хорошо. Он благополучно его затащил на самый купол, установил, стал снимать крепления. И вдруг что-то подтолкнуло простереть руки вверх и один на один поговорит с Богом. Когда выдастся ещё такая возможность? Он так и поступил. Родственники снизу видели, как Василий вскинул руки и что-то прокричал в небо. Они ничего не успели понять, как тот вдруг сорвался с купола и стал падать.
Отец стоял, словно в параличе. Ни двинуться навстречу сыну, ни крикнуть на помощь сил не было. Василий летел как в замедленном ритме. Словно парил. Словно кто-то поддерживал его в полете, чтобы при приземлении он не разбился. Ни одного перелома, ни одного ушиба, ни одной царапины. Фантастика!
Из-за этого случая товарищи и родные прозвали его Ермаком. Такое прозвище сохранилось за ним на всю жизнь.
