привлечь на себя внимание уральских казаков, действовавших против Уральской дивизии, а также обезопасить тыл главных сил IV армии. Но ни сил, ни средств во вновь организованной Николаевской дивизии для выполнения такой задачи не было. На учете был каждый человек, каждая винтовка и каждая лошадь.
Наглядный пример приводят очевидцы тех событий, о том, как мало возможностей было у Василия Ивановича в самом начале формирования 2-й Николаевской...
«...Для набора добровольцев посылали командиров частей и подразделений, работников штаба дивизии. Выезжал и сам Василий Иванович. Командированные выступали на сходах сел, хуторов и агитировали вступать в Красную Армию. В селениях, расположенных близко к фронту, набор добровольцев проходил успешнее — население быстро откликалось на наши призывы. Вероятно, хорошо познало «прелести» белоказачьего хозяйничанья в этих местах: те, кто жил подальше от линии фронта, поглядывали друг на друга, выжидали, кто первым объявит себя добровольцем, а иные кивали на соседа: «Кузьмич, записывайся, что тебе: один как кол на заимке, польза опчеству и сам в почете».
Но по-иному получалось у Чапаева. И вовсе не потому, что обладал он ораторским талантом. Речи порой были у него сумбурны, пересыпаны едким остроумием, прибаутками, присловиями и «солеными» словечками. Но всегда отличались своей простотой, доходчивостью и искренностью. Это очень пленяло окружающих. Это «било», что называется, в самую точку, и цель достигалась. Сам тон и манера держаться, вглядываясь пристально в лица присутствующих, доброжелательная улыбка тем, кто ему нравился, и сверкающие гневом глаза, наполненные ненавистью к врагам, гипнотизировали и волновали толпу.
Слушали Чапаева, как правило, с открытыми ртами. Одобрительно поддакивали, и никогда он не возвращался со сходов без добровольцев служить под его командованием.
— Год воюет Чапаев с казарой и прочими бандами, вас же обороняет от этих извергов и сволочей, — говорил он на сходе в селе Вязовка. — А где они, казаки-то? В Уральске?.. В Семеновке, небось, слыхали, какую резню устроили, сколько народу перебили! А завтра в Вязовку, к вам нагрянут. Им что: крестьян, мужиков жалко? Как бы не так: пожалел волк кобылу. На Чапаева надежду имеете? Конечно, Чапаев обиды не позволит, сам такой, ваш же, крестьянский, из мужиков — завсегда за крестьянское и рабочее дело...
И тут же после его выступления в одной только Вязовке записалось добровольцами 42 человека и в их числе 10 кавалеристов.
Обычно Василий Иванович старался сам лично побеседовать с вновь прибывшими, чтобы разъяснить популярно и доходчиво, с кем и как человеку придется воевать. Надо было дать правильное направление, разъяснить, что теперь тот будет сражаться за правое дело всех бедняков, рабочих и крестьян.
Однажды среди добровольцев оказался житель села Клопиха Дмитрий Моргунов. Явился он не один, а с молодой женой и своим отцом.
— Василь Иваныч, а как же быть с молодухой, с бабой, значит, Дмитрия? — обратился к Чапаеву отец Моргунова.
— О чем жалеешь? — переспросил Василий Иванович.
— Не то чтобы жаль, а ведь два работника сразу уходят. Убыток, значит, хозяйству. Ведь наотрез баба отказалась оставаться. Вот и пришла вместе с Митькой. Пристыди её, а мне теперича с ней не сладить, — досадовал старый Моргунов.
— А-а-а! — рассмеялся Чапаев, — что же, один в хозяйстве, вдовый, значит? — И, не дождавшись ответа, обратился к молодке:
— Ты и впрямь решила в Красную Армию? Зовут-то тебя как?
— Ксения я. Не для того шла в их дом за Дмитрия. Уйду с ним служить в вашей армии, а не примете — вернусь к матери, — с каким-то отчаянием ответила женщина.
— Знать, неспроста взбунтовалась Ксюша, коль не хочет оставаться у тебя, папаша, — серьезно сказал Чапаев. — Но двоих брать пока не можем. Помогать же Красной Армии ты сможешь и дома, в хозяйстве. Где будешь работать — у матери аль свекра — все едино. А для Советской власти и так и эдак выгодно. Ты уж, папаша, не неволь её, а мне таких прав не дано. Вот скоро закончим войну и все вернемся домой, — примирительно закончил Василий Иванович, как оказалось, к общему согласию и удовлетворению.
А иной раз к Чапаеву обращались по делам женитьбы, сватовства или даже развода. Однажды пришла к Василию Ивановичу беременная молодая женщина. И рассказала ему о том, что один боец из его дивизии не хочет на ней жениться. Вот обещал, соблазнил и бросил...
Василий Иванович попросил своего ординарца позвать этого красноармейца. После того как тот явился, Чапаев его спросил, его ли «рук» дело? Боец утвердительно кивнул и покраснел.
— Тогда почему же не женишься? — строго спросил начдив.
— Вот, — мямлил красноармеец, переминаясь с ноги на ногу, — любил, а теперь разлюбил.
— Разлюбил, говоришь? — сдвинул брови Чапаев. — А может, струсил? Так вот, даю тебе два часа, нет, даже час на решение этого вопроса. Если через час ты не обещаешь девушке райской жизни, не женишься на ней, то и из дивизии — вон! Мне предатели на фронте не нужны. Ежели ты бабу предал, меня — подавно сможешь! А Красной Армии такие на дух не нужны. Понял?
Через пятнадцать минут боец и его суженая подошли к Василию Ивановичу и объявили о своей свадьбе. Гот очень обрадовался, велел тому же ординарцу «слетать» в сельсовет и принести печать. И уже через полчаса на листе белой бумаги было написано рукой Чапаева, что такого-то числа, такого- то месяца и такого-то года красноармеец такой-то сочетается законным браком с девицей такой-то... И подпись, и печать, все как положено: начальник 2-й Николаевской дивизии Чапаев и сельсоветовская печать. Брак законный, как и полагается...
А ещё приходилось быть свидетелями паломничества к Чапаеву. Слушать его беседы с людьми и не раз удивляться, что никто ему не перечит, все соглашаются с его решением и советом.
«Как решил Василий Иванович, так тому и быть должно», — говорили крестьяне, уходя от него.
Добровольцы поступали, но часто их было недостаточно для формируемых частей и пополнения полков, ведущих бои. Нет-нет да и скажет Чапаев с сожалением на совещании командиров: «Одними добровольцами не создашь дивизию, ведь не полк, не отряд — много людей надобно».
Чапаев появлялся во всех формирующихся частях, подразделениях, поспевал и туда, где шли бои. И редкий день не бывал он в органах снабжения армии. Служебная субординация по линии снабжения для него значения не имела. Без всякого стеснения бичевал он тех, кто не сразу удовлетворял его требования, называл их «зажимщиками».
— Ишь, интендантские крысы! Привыкли зажимать! Ан нет, с Чапаевым не выйдет — не из таких! — пушил он снабженцев.
— Ты бы, Василий Иваныч, полюбезнее с ними, как бы чего не получилось. Как никак — армия, — пытался урезонить Чапаева политком штаба Базанов.
— А за что их любить? — не унимался Василий Иванович. — Как были интендантскими крысами, так и остались. Разве не так?
В оценке должностных лиц служб снабжения армии, особенно из так называемых «бывших», Чапаев придерживался мнения, снискавшем себе дурную славу. И переубедить его было практически невозможно.
Большое внимание Чапаев уделял формированию кавалерийского полка, которое протекало в основном гладко. Но «споткнулись» на седлах: нет их и достать негде, просто беда.
Тогда Чапаев приказал отобрать седла в тыловых подразделениях. Спешил кого нужно и не нужно. «Обойдетесь, — говорил, — пока не разбогатеем». И так в каждой части и команде. Осмотрел все склады — пусто. И кто-то подал мысль послать запрос в Москву. Там, мол, не откажут. Только вот когда их дождешься? На себе не привезешь, а багажом — словно улитку жди. Поезда ходили черепашьим шагом. В общем, отказался Чапаев от этой идеи.
Но кавалерийский полк не ждет. Там люди, лошади... Только успевай сажать людей на коней и
