готов вовремя, а здесь — когда кухарке заблагорассудится. Мужчину ты можешь выругать, а этим барышням скажешь словцо покрепче — захнычут да потом еще осрамят тебя.
Действительно, порядка не было. Иногда обед подавали за четверть часа до окончания обеденного перерыва, и приходилось наскоро, обжигаясь, глотать его, чтобы успеть вовремя поесть. В злоупотреблении своим влиянием стюардесса зашла так далеко, что начала распоряжаться штурманами: господин капитан приказал то-то и сказал то-то! От нее зависело, кто сколько получал аванса. Матросы шли сначала к ней, излагали свои «неотложные» нужды, заискивали и угождали, затем она говорила с капитаном, и ее ходатайства имели неизменный успех.
Темными осенними ночами трюмные, разгружая шлак и золу, иногда видели, как чья-то фигура в накинутом на плечи пальто пробиралась по коридору к каюте капитана. Эти ночные посещения ни для кого не были секретом, о них говорили совершенно открыто, с легким оттенком презрения, но не без зависти. Ведь стюардесса как-никак была женщина и в дальнем плавании по океану могла покорить сердце не одного моряка.
Насколько осложняется жизнь на море, когда на пароходе находится женщина, в скором времени убедился Ирбе. Волдис заметил, что его друг все дольше задерживается в камбузе. Он с удовольствием болтал с Женией. Часто после ужина, когда девушка кончала уборку кают-компании, Ирбе заходил в каюту, где жили Жения с кухаркой. Не думая о предстоящей вахте, он проводил там без сна все свободные часы. Когда кухарка начинала ворчать, что ей мешают спать, они с Женией выходили на палубу.
Однажды Ирбе перегружал уголь в бункер, грохот тачки раздавался чуть не на весь пароход. Поглощенный работой, он не слышал, как в межпалубное помещение вошла Жения. Коптилка чадила, и Жения фыркнула носом.
— Ой, как здесь темно! — тихо воскликнула она. — Здесь нет крыс?
— Сколько угодно! — отозвался Ирбе. — Хочешь посмотреть?
Нет, крыс она не хотела видеть.
— Тебе далеко возить уголь?
— О да, видишь в том углу кучу? Когда перевезу ее, придется лезть с лопатой в бункер.
Он высыпал уголь в люк бункера и, скрипя колесом тачки по угольной крошке, исчез в темном углу. Жения побоялась остаться одна, — ведь здесь было так много крыс, — она пошла за Ирбе. Грохот тачки стих.
Немного спустя на палубу вышел Волдис, кончивший свою вахту. Он вытирал лицо, всматриваясь в ночную темноту, откуда доносились мерные вздохи спокойного, величественного моря. Мимо него прошла женщина.
— Добрый вечер, Жения! — поздоровался Волдис.
Девушка остановилась. Ее лицо осветила электрическая лампочка, — оно было выпачкано угольной пылью.
— Где это вы были? — расхохотался Волдис.
— А что? — удивленно откликнулась Жения.
— Посмотрите на свое лицо.
— Ах, вот что! Видите, у нас в камбузе вышел весь уголь. Ходила в межпалубное помещение узнать, нет ли там угля.
— Почему же вы ничего не сказали нам, кочегарам? Мы бы вам подняли несколько ведер.
— Правда? Мне и в голову не пришло…
Жения еще не раз появлялась на палубе с измазанным лицом, а посреди недели ей пришлось устроить стирку.
— Не понимаю, что это за пароход! — жаловалась она кухарке. — Все пылится, все грязнится, ни к чему нельзя притронуться.
— Уж известно — угольщик… — вздохнула кухарка, почесав голову; несколько волосков при этом упало в котел с супом…
Это случилось по ту сторону океана, вблизи Ньюфаундленда, через несколько дней уже должны были показаться огни лонг-айлендских маяков. На пятнадцатый день плавания запели ванты корабля и антенна, мощные порывы ледяного ветра всколыхнули гладкую поверхность океана и началось сильное волнение. Ветер, днем достигавший лишь шести-семи баллов, к полуночи задул с силой до одиннадцати баллов. К восходу солнца он немного стих, чтобы затем превратиться в настоящий шторм.
Нечего было и думать о дальнейшем движении вперед. Судно развернули против ветра и под неполным паром удерживали против бушующих волн, которые одна за другой перекатывались через палубу. Женщины ходили бледные и растерянные, мужчины отчаянно ругались.
Около полудня гигантская волна скрыла под собой носовую часть парохода и сорвала переднюю обшивку капитанского мостика. Радист поймал сигнал «SOS»: в нескольких милях к северу тонул большой норвежский пароход; он лишился винта, и шторм кидал его во все стороны.
Офицеры наблюдали в бинокли с капитанского мостика «Виестура» за отчаянной борьбой парохода с разбушевавшейся стихией. Норвежцы сигнализировали флажками, можно было различить фигурки людей, машущих шапками и платками.
«Виестур» повернул к северу и через полчаса подошел к «норвежцу» на расстояние в двести метров. Подойти ближе было небезопасно: нечего было и думать о том, чтобы в такую волну спустить спасательные шлюпки.
«Виестур» держался вблизи «норвежца» больше часа. Вскоре пароход исчез в волнах — очевидно, крышки люков не выдержали. Несколько минут на этом месте бурлил водоворот, бушевавшие волны выбросили на поверхность доски, спасательные круги и шлюпку — и опять, насколько хватал глаз, на всем необозримом водном пространстве «Виестур» остался один.
Кочегары спали теперь или возле машины, в кладовой или около трубы, наверху, на котельных решетках. Добраться до кубрика было невозможно: на палубу то и дело обрушивалась масса воды, погребая под собой люки, лебедки и поручни. Койки в кубриках намокли.
Так прошел день. Бушующий океан погрузился во мрак. Всю следующую ночь буря завывала, как громадная стая волков. Наступило утро. Отстояв вахту, Волдис с Ирбе вышли на палубу. Мимо них взволнованно бегали люди. По выражению их лиц и жестам можно было догадаться, что случилось что-то ужасное.
Второй штурман промчался мимо Волдиса к машинному отделению. Вскоре после этого машина дала полный ход, и пароход повернулся кормой против ветра.
— Что случилось? — спросил Волдис у боцмана, бежавшего куда-то с молотком в руке. Тот махнул рукой и не ответил.
Из кают-компании высунула голову Жения, кивнула парням. Ирбе не заставил себя просить, Волдис последовал за ним. Жения сообщила жуткую новость: во втором люке волной вырвало клинья, теперь срывает брезент, каждую минуту люки могут оголиться. И тогда…
Они понимали, что это означало: сильной волной могло сорвать крышки со всех люков, а следующей затопить трюмы, — и тогда конец всему.
Люди взволнованно бегали с молотками и мешками с землей для заделывания пробоин. Все подошли к трапу, но никто не решался спуститься вниз на палубу, через которую то и дело перекатывались океанские волны. Штурман уговаривал матросов. Боцман с плотником собрались спуститься вниз и снова отступили, качая головой и дрожа, как лошади на краю пропасти.
Каждая просроченная минута могла оказаться роковой. Первый штурман сбежал с мостика и, обозвав всех трусами, хотел было кинуться вниз, к люкам, но потом вспомнил, что забыл надеть пробковый жилет, и поспешил вернуться за ним. Волны, перегоняя одна другую, тяжело перекатывались через палубу. Скрипели железные поручни, трещали заклепки.
Не успел еще штурман возвратиться, как какой-то человек подошел к трапу. Это был Ирбе. Он с минуту смотрел на все происходящее. Жения, стоя рядом с ним, рыдала.
— Боже мой, что только будет! Что только будет! Мы утонем!
Она рыдала… Девушка, которая приходила к Ирбе в бункер! Ирбе вспомнил, что у котла сохнет какой-то канат, побежал туда, взял его и вернулся к трапу. Обвязав себя одним концом каната, он взял
