успеха продвигались вперед, укрепляя свое благополучие; не успокаиваясь на достигнутом, они делали карьеру, становились могущественными, знаменитыми, влиятельными, богатыми. Их везде уважали, в газетах писали о них, помещали их фотографии, и когда они появлялись на улице, люди с уважением смотрели им вслед. Как, должно быть, счастливы были эти удачливые люди! Как важничали их жены! И чего только они не могли себе позволить!
«А он? Он не думает о карьере. — Эта мысль все чаще тревожила Милию. — Он ни к чему не стремится, ничего ему не нужно…»
И ведь нельзя сказать, что у Пурвмикеля не было возможностей для продвижения. Вокруг происходили всякие изменения: старые чиновники впадали в немилость, другие уходили на пенсию, возникали новые должности, сменялось начальство, после чего следовала чистка ведомства от «нежелательных элементов». Предприимчивому, способному человеку ежедневно представлялась возможность что-нибудь сделать себе на пользу, не все зевали, как Пурвмикель. Люди гораздо менее образованные и менее заслуженные, не написавшие ни одной строчки, известность которых не простиралась дальше узкого семейного круга и небольшой кучки друзей, — эта незаметная, но беззастенчивая категория людей в один прекрасный день усаживалась на теплые и видные места, натянув нос старым заслуженным деятелям. Почему так получалось? На этот вопрос нетрудно было ответить: связи… протекция… партийные группировки.
Разве Пурвмикель не располагал достаточными знаниями? Или он не мог заручиться авторитетной протекцией? Он — литератор, представитель высших слоев интеллигенции! Почему он не вступит в какую- нибудь партию? Так мало, так смехотворно мало нужно было для того, чтобы в один прекрасный: день он заблистал на небосклоне латышского общества в качестве восходящей звезды! Но он не стремился к этому… Да и вообще были ли у этого человека какие-нибудь желания? Жалкий стихоплет, которого никто не читает!..
Убедившись, что на Пурвмикеля нечего рассчитывать, Милия решила действовать сама, чтобы создать мужу и себе более достойное положение. И вот, как всякая пассивная, слабовольная, хотя и самолюбивая натура, Пурвмикель подпал под влияние энергичной и целеустремленной Милии. Приспособляясь к настроению мужа и обстоятельствам, она умела соответствующими приемами добиться своего; поняв, что у жены гораздо больше практической сметки, Пурвмикель во многих делах всецело доверился Милии, предоставив ей полную свободу действий.
Незаметно, не говоря ничего о своих намерениях, Милия выпытала у мужа все, что касалось его служебной обстановки, порядков в ведомстве народного просвещения, системы правления, и узнала имена наиболее влиятельных лиц. За короткое время она получила полное представление обо всех возможных повышениях в чинах и должностях, на какие мог рассчитывать Пурвмикель, а также о людях, от которых зависели эти повышения и получение должностей. Она стала более внимательно следить за газетами. Смена политических событий вселила в ее душу новые надежды. А затем, когда государственный аппарат, за год с лишним выдержавший бурю самого жестокого сопротивления, накренился и собирался пойти ко дну и пошли разговоры о новом правительстве, новом курсе и новых возможностях, Милия поняла, что решительный момент наступил.
Ясно представляя, от чего теперь зависит ее будущность, Милия начала действовать.
Не считаясь со стремлениями Пурвмикеля к тишине и домашнему уединению, Милия не только с удовольствием принимала гостей, но и сама добивалась приглашений на все «чашки чая», домашние и общественные вечера, где собиралось избранное общество столицы. Следуя примеру госпожи Кронит, Милия участвовала в многочисленных благотворительных затеях, широко распространенных в то время. Нельзя сказать, что ею руководило сочувствие к нуждающимся детям и бедноте, Милия ничуть не задумывалась об окружавших ее страданиях и нужде, — ведь они не затрагивали ее собственного благополучия. Заметив, однако, какое внимание уделяет общество и пресса филантропической деятельности и что фотографии дам-благотворительниц ежедневно появляются на страницах газет, распространяя их славу по всему свету, Милия поняла, что ничто так не будет способствовать ее популярности, как деятельность на благо обездоленных.
С увлечением приняла она участие в комедии, которую инсценировали состоятельные граждане, чтобы замаскировать действительное положение вещей. Ничтожными грошами, ненужными изношенными тряпками пытались они подкупить народ; при помощи нескольких порций похлебки, которая доставалась лишь двум-трем из тысячи нуждающихся, разыгрывали спектакль, лживо изображавший заботу о спасении всех голодных детей. Отлично зная, что всенародную нужду можно устранить, лишь изменив до самого основания существующий строй, имущие классы спешили проявить свою гуманность, свое основанное на эгоизме человеколюбие. Это был наркоз, который давали народу, чтобы он не чувствовал страданий и позволял себя истязать и в дальнейшем. Вся эта благотворительность была просто жульничеством, и проявлялась она в таких отвратительных, унижающих человеческое достоинство формах, какие способны изобрести только отъявленные негодяи. Фотокорреспонденты обходили пункты раздачи вспомоществования, фотографировали нуждающихся, ослабевших от голода детей, когда они сидели за столом и жадно ели выданную им похлебку или стояли в очередях у кухонь, когда они дома будто бы восхищались полученным тряпьем и туфельками. Эти фотографии появлялись в газетах; «осчастливленных» нуждающихся, нищих выставляли перед лицом всего народа как что-то забавное, редкое. «Вот те люди, которых мы кормим и одеваем, которые живут нашими щедротами!» — кудахтали буржуа, как курица, только что снесшая яйцо.
Сборы пожертвований и благотворительные базары следовали один за другим. Милия каждую неделю участвовала в каком-нибудь благотворительном вечере — то у лотереи, то в цветочном киоске, то за буфетной стойкой. И Пурвмикелю приходилось всюду сопровождать свою деятельную жену. Когда ему надоедало хождение по чужим домам и базарам и он выражал свое недовольство, Милия принимала оскорбленный вид.
— Тебе, наверно, стыдно показываться со мной на людях? Я для тебя слишком проста, мне нельзя появляться в обществе! — Она закрывала лицо руками и содрогалась от безудержных рыданий.
Пурвмикель чувствовал себя виноватым, говорил, что он эгоист, утешал жену и снова продолжал ходить всюду за ней.
Милия держалась в своей роли уверенно, она успела напрактиковаться в ней. Успеху больше всего способствовала ее внешность, благодаря которой не замечали даже дурных манер Милии: умной должна быть только некрасивая женщина, красавице можно быть даже дурой, — ибо красота восполняет все, в особенности красота, волнующая кровь.
На одном из благотворительных базаров, где Милия была помощницей распорядительницы лотереи, на нее обратил внимание один из высокопоставленных чиновников — господин Вайтниек. Понаблюдав некоторое время за Милией, высокий чин сказал своему сослуживцу, состоявшему в более низком чине:
— Какую пикантную нежность излучает эта особа!
— Да, она очень, очень мила, — поспешил согласиться с его мнением низший чин.
— Какая грация, какая детская простота в улыбке, и в то же время какая ярко выраженная женственность! — восхищался господин Вайтниек.
Он долго стоял на одном месте, наслаждаясь пленительным видением, наконец не выдержал и подошел к столу. Купив несколько билетов, он не спеша разворачивал их, чтобы растянуть время, постоять здесь подольше, очень мило сострил по поводу ожидаемых выигрышей; но выигрыша не досталось, и он купил еще несколько билетов, ни на секунду не спуская глаз с прекрасного видения. Наконец, Вайтниеку попался билет с выигрышем, и он протянул его Милии. Принимая от него листок бумаги, она опустила глаза, и кончики ее ушей слегка порозовели… Склонившись над списком выигрышей, она нашла нужный номер и поспешила к другому столу, где были расставлены разные безделушки; она казалась смущенной и долго не могла отыскать нужный предмет. Кровь возбужденно пульсировала, сердце билось взволнованно: она узнала высокого чиновника!..
— Пожалуйста, господин Вайтниек! — сказала, наконец, она, покраснев, и протянула ему стеклянную пепельницу.
Приятно удивленный сановник вздрогнул.
— Благодарю вас, уважаемая госпожа. Откуда вы знаете мое имя?
