И он рассказал о своей даме сердца. Отец ее — мастер на какой-то фабрике. Этот домик — их собственность. Милия несколько лет училась в средней школе, и даже не в одной, каждый год в новой. Точно неизвестно, сколько классов окончила она, — может быть, два, а может быть, три[24].

«То есть как раз столько, — подумал Волдис, — чтобы дочь рабочего начала стыдиться своего класса, черной работы и родственников. Такие курьезы встречаются на каждом шагу, дети хотят подняться выше уровня своей семьи. Они хотят быть «чем-нибудь получше», но до «лучшего» не хватает нескольких ступенек. Завязнув на полдороге, они прозябают до тех пор, пока жизнь не сломит их или не отбросит с презрением обратно, в тот круг, откуда они вышли».

Карлу он, конечно, ничего не сказал.

Милия, разумеется, обучалась на курсах танцев, умела танцевать, читала журнал мод, мечтала о месте кассирши, продавщицы, машинистки в каком-нибудь магазине или конторе, а пока таких мест не находилось, жила у родителей, вышивала, помогала немного матери по хозяйству и совсем незаметно подошла к двадцать шестому году своей жизни. В альбомах набралось много фотографий военных и штатских молодых людей, накопился и кое-какой жизненный опыт, настало время подумать о законном браке. Штатские и военные знакомые дарили теперь свои фотографии в альбомы другим, а в гостиной Риекстыней каждый вечер сидел двадцатитрехлетний Карл Лиепзар, рабочий с грубыми руками. Весьма возможно, что он женится на возлюбленной. Хотя ее родители и не совсем простые люди, но он ведь тоже может сделать карьеру: стать форманом или как-нибудь иначе выбиться в люди.

Через полчаса Милия вернулась. На ней было светлое прозрачное платье, тонкая легкая ткань свободно облегала тело.

Они отправились. Счастливый и взбудораженный Карл откровенно любовался своей невестой. Волдис понимал его, так же как и тех молодых и пожилых мужчин, которые оборачивались и пристально смотрели им вслед.

…Это был цветущий парк на окраине города. Среди парка стоял небесно-голубой павильон для оркестра, а вокруг — между ольх и лип — маленькие, заросшие вьющимся хмелем беседки. Танцевальную площадку недавно отремонтировали — на полу еще виднелись кое-где следы замазки, а плохо выстроганные доски пахли олифой. Рядом с павильоном для оркестра стоял некрашеный навес, над ним красовалась вывеска: «Буфет. Просьба расплачиваться сразу!»

Когда наши знакомцы появились в парке, там уже кишела пестрая толпа — девушки в дешевых ярких платьях и парни в костюмах самых разнообразных фасонов, начиная от смокинга и кончая белыми спортивными куртками. Здесь все подчинялось не этикету, а только индивидуальным вкусам каждого. Один считал верхом изысканности широкие матросские брюки, другой — белую рубашку фасона «апаш», третий — загнутый наподобие орлиного клюва козырек фуражки. В мочке уха какого-то пария блестела серьга. Многие щеголяли татуировкой.

В толпе молодежи попадались и пожилые люди, усатые отцы семейства в сопровождении своих величавых жен. Они запаслись на весь день бутербродами и лакомствами, прихватив с собой маленькие чемоданчики.

Девушки, неумело подкрашенные, в слишком коротких платьишках, прогуливались по три-четыре вместе, весело болтали, беспрерывно хохотали и смело поглядывали на молодых мужчин. Они не лезли за словом в карман и, когда их кто-нибудь задевал, умели как следует отбрить обидчика.

Наши друзья выбрали себе отдаленную, расположенную на пригорке беседку, откуда была видна танцевальная площадка.

— Я вас на несколько минут оставлю, — извинился Карл и ушел в буфет.

— Возьми лучше мороженое, чем пирожки! — крикнула ему Милия.

— Позволь мне самому решать! — отозвался Карл.

Пока он покупал в буфете лимонад и сладости, Милия знакомила Волдиса с публикой. Подруги, соседи, чужие, знакомые, отъявленные драчуны, хорошие танцоры вереницей проходили перед ними по крашеному полу площадки. Некоторые издали здоровались с Милией, и она отвечала сдержанной улыбкой.

На эстраде зазвучали медные инструменты. Военный оркестр заиграл «Прощание гладиатора». Гуляющие старались шагать в такт музыке. Все приободрились, самые вялые оживились и с каждым движением все больше включались в общий ритм.

Карл вернулся нагруженный бутылками, плитками шоколада, бисквитами и мороженым. Да, сегодня гулянье принесет немалый доход какому-то благотворительному учреждению. Раскрывайте кошельки!

— Ну зачем ты взял красный лимонад! — недовольно вздернула носик Милия.

— Другого нет. Светлый обещают принести позже. Ну, можете жевать! Скоро начнутся танцы.

— А что толку? — засмеялась Милия. — Ты же все равно не танцуешь.

Карл смущенно улыбнулся, что-то пробормотал и стал разливать лимонад, потом воровато оглянулся, вытащил из кармана бутылку из-под сельтерской и поставил на стол.

— Выпьешь водки? — спросил он Волдиса.

— А это обязательно?

— Непременно. Без водки не стоит и ходить на гулянье. Нет настоящего веселья, не хватает духу что-нибудь предпринять. Сидишь, как пень, и удивляешься, как это другие держатся так свободно. Милия, тебе тоже налить?

— Что за вопрос! Конечно, можно, только чтобы не очень крепкая была, иначе пить нельзя.

Волдис чуть не рассмеялся, глядя на то, с каким хладнокровием Карл разливал мнимую сельтерскую в стаканы, затыкал пробкой бутылку и доливал стаканы лимонадом.

— Чистый спирт, — шепнул он Волдису.

— А я думал, ты не пьешь.

— Разве это называется пить? Меня ведь совсем не тянет к водке, но на гулянье без этого нельзя. Как иначе поднять настроение? Немного погодя сам увидишь, что сюда никто не ходит без водки. Мы же хотим здесь повеселиться, а не разглядывать и критиковать других.

— Разве без этого нельзя веселиться?

— Как же ты трезвым развеселишься, когда из головы ни на минуту не выходит тяжелая, свинцовая жизнь? Надо же забыться!

— А водка помогает забыться?

— Да ты, видать, никогда не пил? Тогда сегодня же ты узнаешь, что значит забыться.

Они чокнулись и сделали несколько глотков, от которых у Волдиса захватило дыхание и на глазах выступили слезы.

— Что с вами, господин Витол? — лукаво засмеялась Милия. — Крепкая?

— Не понимаю, право, не понимаю…

— Но это ведь сильно разбавленный спирт, — заметил Карл. — А что ты скажешь, если тебе придется пить его разбавленным только наполовину?

— Это безумие.

— Успокоитесь, господни Витол! — даже Милия, оказывается, понимала кое-что в этом вопросе. — Потому ведь его и пьют, что это безумие. Вы не можете представить, до чего иногда приятно безумие.

Они выпили снова. Карл и Милия осушили свои стаканы до дна, Волдис же был в состоянии сделать только один глоток. Милия плутовато засмеялась. Она взяла кружок бисквита, поднесла к губам Волдиса и сказала:

— Откусите половину.

Волдис откусил, пальцы Милии коснулись его губ, вторую половину она положила себе в рот.

— Волдис, выпей-ка до дна! — настаивал Карл, и волей-неволей Волдису пришлось допить стакан.

— Вот это другое дело! — Милия придвинулась ближе к нему и опять протянула бисквит. — Откусите кусочек. Ай! Не кусайте мне пальцы. Вы становитесь дерзким, это хорошая примета.

Ее смех долетел до танцевальной площадки. Кое-кто с любопытством поглядывал в их сторону. Карл опять налил в стаканы понемногу «сельтерской», разбавил ее водой и предложил выпить.

Неусыпные блюстители порядка разгуливали по дорожкам парка. Они испытующе посматривали в

Вы читаете Безкрылые птицы
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

1

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату