Пили вино и слушали музыку. Вино казалось уже невкусным. Голова стала тяжелой и хмельной. К латышским морякам примкнул какой-то довольно элегантного вида бичкомер с Мартиники, в шляпе и сером пальто. Волдис разговорился с ним.
Андерсон что-то шепнул бичкомеру. Тот утвердительно кивнул головой.
— Girls? I know! Let us go to girls![53]
— Пошли! — позвал Андерсон остальных.
Захмелевшая компания, выписывая вензеля, оставила кабачок. Было темно. По краям улицы тускло горели фонари.
Пройдя немного, Волдис заметил, что Блав куда-то исчез. «Вероятно, пошел домой». Он подумал, что и ему не мешало бы вернуться на «Эрику». Выпито было достаточно, голова кружилась. Но когда он попробовал заикнуться об этом, над ним стали подтрунивать, что он боится женщин.
У входа в один бар горел фонарь в никелированной оправе. Зейферт остановился и стал его разглядывать.
— Такая штука стоит хороших денег, — глубокомысленно изрек он, догнав остальных и оглянувшись назад.
Бичкомер шел впереди, толпа моряков, пошатываясь, следовала за ним. В конце улицы, на окраине, они остановились у темного двухэтажного здания. Бичкомер постучал несколько раз в оконную ставню.
В двери засветилось маленькое отверстие, оттуда что-то спросили, и бичкомер ответил по- французски. Загремели ключи и цепочка. Их впустили в маленькую переднюю. Волдис заметил, что Зейферта нет.
— Не остался ли он за дверями? Надо бы выйти посмотреть.
Но улица опустела, вблизи никого не было.
— Ну и бог с ним! У него своя голова, — махнул рукой Андерсон.
Из передней они попали в просторную, слабо освещенную комнату. В углах горели лампы под красными абажурами. Вдоль стен выстроились стулья. Посреди комнаты стоял музыкальный ящик.
Бичкомер повернулся к вошедшим, широко улыбнулся и развязным жестом указал на разгуливавших по комнате семь или восемь женщин.
Две сразу же подбежали к Андерсону и Звану, вцепились в них и что-то торопливо начали говорить на непонятном жаргоне. Это были старые, увядшие женщины, и им бы следовало носить более длинные платья. У одной были узкие воспаленные глаза.
Они вели себя не слишком назойливо. Убедившись, что их увядшие прелести не производят никакого впечатления на посетителей, они отошли в угол, где за бутылкой вина сидело несколько французов в рабочей одежде.
У камина собралось довольно многочисленное общество. Среди них была только одна женщина, стройная, с правильными чертами лица и ясными большими глазами. Около нее толпилось с полдюжины мужчин, и она со всеми кокетничала, куря сигарету и изредка касаясь губами стакана с вином.
Вновь прибывшие заказали две бутылки вина и сели за столик. Волдиса стала одолевать скука. Невыносимо тарахтел музыкальный ящик. Улыбающийся бичкомер стоял позади моряков и разговаривал с представительной дамой, видимо, хозяйкой заведения.
Когда на столике появилось вино, женщины опять стали подходить, заглядывать морякам в глаза и улыбаться, но никто их не приглашал. Они выжидательно остановились в стороне.
Вино здесь стоило вдвое дороже, чем в кабаке, и скоро у приятелей иссякли деньги. На столе стояли пустые бутылки. Сидеть просто так стало неудобно. Зоммер обратился к бичкомеру:
— Ты можешь достать нам франков двадцать? Завтра вечером получим аванс — вернем.
— Ну конечно! Только надо что-нибудь оставить в залог.
Начали искать, что бы заложить. Часов ни у кого не было. Серебряные и тонкие, искусственного золота, кольца, которые носили Ирбе и радист, ничего не стоили. Бичкомер показал на новое летнее пальто Волдиса.
— За него можно получить франков двадцать пять.
— Я его не продам! — сказал Волдис.
— Продавать и не нужно. Вы его получите завтра обратно, как только внесете двадцать пять франков.
Теперь все окружили Волдиса:
— Выручи, если ты настоящий товарищ. Мы сложимся и отдадим тебе деньги.
Волдис снял пальто. На столе появились новые бутылки.
Когда все деньги были пропиты, они ушли. Бичкомер проводил их до самого судна.
По дороге они догнали двух полицейских, тащивших кого-то на носилках. Когда моряки с «Эрики» проходили мимо этой процессии, они с любопытством поглядели на лежавшего на носилках человека. Это был Блав. Все поняли, что случилось что-то недоброе; застывшими взглядами проводили они полицейских, пока те не скрылись в дверях какого-то серого здания.
— Он умер… — шепнул Андерсон. — Я видел его лицо.
— Может быть, трамваем задавило? — высказал предположение радист.
— Надо сообщить капитану, — сказал Волдис.
Бичкомер попросил обождать и вслед за полицейскими вошел в дом. Когда он через некоторое время возвратился, уже по его смеющимся глазам можно было догадаться, что ничего плохого не произошло.
— Полиция нашла его лежащим на мостовой. Пьяный. Теперь он должен выспаться в участке и заплатить штраф.
— Черт, где он умудрился напиться? — соображал Волдис. — Денег у него не было ни цента, и когда мы пришли в заведение, он тут же исчез.
— Наверно, встретил какого-нибудь подгулявшего паренька, тот его и угостил, — решил Андерсон, и все согласились с ним.
До парохода все шли молча, стараясь не привлекать внимания полицейских, но когда добрались до трапа, Зоммер заорал, как разъяренный верблюд. Закричал Андерсон, рявкнули Зван и Гинтер. Продолжая орать и всячески кривляясь, они остановились у дверей салона, разбудили капитана и стюарда, затем, спотыкаясь и падая, направились по засыпанной углем палубе в свой кубрик.
Зоммер распахнул дверь матросского кубрика и заорал измененным голосом:
— Эй, рогачи[54]! Не пора ли вставать?
Испуганные и сонные люди зашевелились на койках, отвечая бранью, но их никто не слушал. Чем больше они ворчали, тем безобразнее орали кочегары.
В собственном кубрике их ожидал сюрприз: на столе ярко горел никелированный уличный фонарь, рядом сидел Зейферт, сонными глазами поглядывая на свою добычу.
— Вот молодчага! — обнял Андерсон Зейферта. — Это вещь! Мы за нее возьмем… франков пятьдесят!
Все по очереди вертели в руках фонарь, хвалили Зейферта, укравшего его, и горланили душераздирающим голосом песни.
К ним прибежал взволнованный стюард:
— Господин капитан просил, нельзя ли потише? Если будете так шуметь, он не даст больше денег.
— Провались ты в тартарары вместе со своим господином капитанам! — заревел Зоммер, и стюард моментально исчез.
Кочегары один за другим повалились на койки. Андерсон трижды делал попытку вскарабкаться на свою верхнюю койку, но всякий раз падал обратно и наконец остался лежать на полу.
Печка остыла, в кубрике было холодно. На столе среди грязных тарелок с застывшим на них жиром ярко горел украденный уличный фонарь.
Утром вернулся Блав — жалкий, продрогший, с опухшими глазами. Его встретили громким ликованием.
— Двадцать пять франков — фьють! — крикнул он вместо приветствия. — Пусть капитан раскошеливается!
В восемь часов третий механик постучал в дверь и ушел, но никто и не думал выходить на работу. До
