Осенняя пора была в самом разгаре. Стеклянный купол перрона золотило послеполуденное солнце, и каштаны по другую сторону железнодорожных путей тоже облачились в золотой убор. С гор доносилась артиллерийская канонада, будто где-то далеко разрывалась и лопалась земля, но сейчас даже пальба не вызывала никакого страха. У лейтенанта пересохло в горле; такой красавицы, как эта девушка, он еще не видал. Смуглая кожа ее светилась в лучах нежаркого солнца и словно сама была сродни этому лучистому солнечному сиянию. Лейтенанту больше ничего не хотелось, только бы сидеть здесь и смотреть на нее. Только бы не кончалось оно, это мгновение.
Но в этот момент толпа, все множившаяся числом и у края перрона сбившаяся в плотную, однородную массу, вдруг подалась в стороны и распалась, давая дорогу вооруженному патрулю. Показались шестеро солдат с примкнутыми штыками; на шее у каждого полукруглая бляха с надписью: «Полевая жандармерия». Возглавлял патруль тощий очкастый прапорщик. Бляхи на нем не было, да и весь его облик не производил воинственного впечатления. Он напоминал прыщавого выскочку-школяра, которому хочется отличиться по всем предметам, и именно это тщеславное стремление и было в нем самым опасным. Глаза его непрестанно рыскали. Каждого человека он изучал дважды: сперва мерил его взглядом с головы до ног, а затем, уставившись в упор, всматривался в лицо. Лейтенанта и девушку он засек взглядом сразу же, однако прошел мимо, затерялся в толпе пассажиров и лишь потом повернул в их сторону. На этот раз он подошел и остановился перед ними. Смотрел он на лейтенанта, но документы потребовал у девушки.
— Ваше имя?
— Ведь там все написано, — сказала девушка.
— Извольте отвечать, когда вас спрашивают.
Девушка услышала, как громыхнул спичечный коробок. Она вспыхнула, но жандарму ответила. Чуть отстранившись от лейтенанта, она произнесла:
— Мария Барта.
— Имя матери? — продолжал допрашивать прапорщик.
— Паула Либготт.
— Дата рождения?
— Четвертое августа 1926 года.
— Место последней прописки?
Девушка отвечала, а прапорщик продолжал задавать вопросы. За это время трое из шести патрульных обошли лейтенанта сзади, и теперь уже все семеро как бы кольцом охватили его. Они не приближались и не отдалялись. Вроде бы не смотрели на него, но тем не менее стерегли его взглядами.
— Вы вместе? — спросил прапорщик.
Девушка опять покраснела. Чуть подумав, ответила:
— Нет.
— Но вы же разговаривали, — сказал прапорщик.
Девушка призадумалась.
— Я ни с кем не разговаривала, — заявила она.
— Куда вы едете?
— В Будапешт.
— К кому?
— К своей матери.
— Ваша мать живет в Будапеште?
— Нет, — ответила девушка. — Просто она вместе с моими младшими сестрами уехала туда раньше.
— Какой у нее адрес в Будапеште?
— Таможенная площадь, шесть.
— Вам известен этот дом?
— Я жила там, когда училась в школе.
— Куда выходят окна?
— В сторону Цитадели, — ответила девушка.
— Держите, — прапорщик вернул ей документы.
С лейтенантом он был менее любезен. Обращался к нему в третьем лице. Итак, господин лейтенант не знаком с барышней. Господин лейтенант просто забежал купить сигареты. У господина лейтенанта и в мыслях нет уезжать отсюда. Более того, господин лейтенант направляется на передовую.
Дойдя в своем опросе до этого места, прапорщик подступил на шаг ближе. Лейтенант не видел, но чувствовал, что и цепь патрульных сомкнулась плотнее, словно беря его в клещи.
— Где же находится часть господина лейтенанта? — задал прапорщик следующий вопрос.
— Здесь, — сказал лейтенант.
— Где — здесь? — допытывался прапорщик.
— На Главной площади, — ответил лейтенант. — У памятника.
— Какой памятник стоит на Главной площади?
— Я не слишком присматривался, — сказал лейтенант. — По-моему, это памятник Бему.
— Да, — сказала девушка.
— А вы, пожалуйста, не мешайте господину лейтенанту, — одернул ее прапорщик. — Так где же стоит памятник?
— Перед зданием сберегательной кассы, — сказал лейтенант.
— Да, там, — подтвердила девушка.
— Вас не спрашивают, — отрезал прапорщик. — И чем же там занимаются подчиненные господина лейтенанта?
— Ждут, — ответил лейтенант.
— Чего? — спросил прапорщик. — Утреннего благовеста?
— Приказа выступать, — сказал лейтенант.
— А как далеко отсюда находится этот памятник? — был следующий вопрос жандармского прапорщика.
— В десяти минутах ходьбы, — ответила девушка.
— Да замолчите вы! — цыкнул на нее прапорщик. — Не вас спрашивают.
— В десяти минутах ходьбы, — повторил лейтенант.
— Браво! — воскликнул прапорщик. — Но только ведь меня на мякине не проведешь. Могу я попросить господина лейтенанта остаться здесь?
— Хорошо, я останусь, — сказал лейтенант.
Прапорщик шепнул что-то одному из своих людей, затем направился к выходу. Девушка оглянулась по сторонам и, не увидев поблизости патрульных, с облегчением вздохнула.
— Ушли?
Лейтенант даже не стал оглядываться по сторонам.
— Ушли, — ответил он.
— Что это был за чин? Унтер-офицер?
— Прапорщик, — сказал лейтенант.
— А к чему он приплел какую-то мякину?
— Он пошутил, — улыбнулся лейтенант.
— Разве ему дозволено с вами шутить?
— Ему все дозволено, на то он и полевой жандарм, — сказал лейтенант.
— И можно шутить даже с лейтенантом?
— А хоть бы и с полковником, — сказал лейтенант. — Вас в семье зовут Марией или каким-то уменьшительным именем?
— Так и зовут Марией, — сказала девушка. — А они и вправду ушли?
Лейтенант сделал вид, будто внимательно осматривается по сторонам. Медно-красные перья на жандармских шляпах то тут, то там выныривали из толпы, неотступно кружа около того места, где сидели молодые люди.
