ее, чтобы она не произносила «слово на С» вслух. С Хэррис взяли обязательство называть секс «птичками и пчелками».
Историк культуры Мишель Фуко когда–то заметил, что секс «полицируется» не молчанием, а бесконечными разговорами, «задействованием» все новых и новых «дискурсов» социального регулирования — психологии, медицины, педагогики. Но наша эпоха, в изобилии производя «регулирующие разговоры» «сверху», в то же время породила взрыв неофициальных, анархичных и гораздо более интригующих дискурсов «снизу». Когда сексуальная революция столкнулась с бумом информационных технологий, расцвел пышным цветом «медийный секс». В подтверждение этому мы стали собирать статистику: шесть целых шесть десятых «сексуальных инцидентов» в час в наиболее популярных мыльных операх (десять лет назад — вдвое меньше); четырнадцать тысяч упоминаний о сексе и намеков на него в год на телевидении в целом (когда Оззи и Хэрриет спали каждый в своей постели, почти ни одного не было); кинофильмы, наиболее популярные среди подростков, «содержат не менее пятнадцати сцен половых сношений в течение менее чем двух часов» (в «Унесенных ветром» была одна, за кадром).
Сексуальные образы множились, как грязное белье: не успеешь постирать и убрать, как появляется новое. На Таймс–сквер, чьи улицы превращены теперь в «благоприятный для семейных посещений» молл «Диснея–Уорнера», неоновые вывески ныне закрытых заведений пип–шоу были выставлены в качестве экспонатов своего рода «музея темного прошлого» на задворках туристического справочного бюро. Тем временем над головами увешанных камерами тургрупп из Айовы высились биллборды размером с полдома, на которых рекламировалось нижнее белье Кэлвина Кляйна с топорщащимися под ним пенисами, огромными, как бревна из гигантской секвойи.
В то время как остается все меньше возможностей разделять аудитории по признаку возраста, пола, имущественного положения или места проживания, мы все более привыкаем к глобальной капиталистической экономике, которая, несмотря на все наше неодобрительное цоканье языком по этому поводу, находит секс как нельзя более «продавабельным» и в которой дети и подростки служат как сексуальным товаром (ДжонБенэ Рэмзи, тайские дети–проститутки), так и потребителями сексуальных товаров (кукол Барби, Бритни Спирс). Все это породило кампанию с широкой политической поддержкой за возвращение к «скромности» (слово позаимствовано из статьи Агнес Репелье «Отмена скромности», Atlantic, март 1914 г. — прим. автора), особенно когда «речь идет о детях».
История опровергает представление, что мы сегодня живем в мире «сексуальных речей», но не жили, например, три века назад. В любой таверне шестнадцатого века ребенок мог услышать сколько угодно «грязных песен» и увидеть сколько угодно хватания за «неприличные места». И все же есть причина для беспокойства по поводу «нефильтрованного», безудержного мира сексуальных знаний последних десятилетий: картинки и слова обрели в наше время беспрецедентное культурное влияние. Наша экономика производит мало «настоящих», материальных изделий; почти все, что мы делаем, — оцифрованные идеи и средства для их распространения. По мере того как экономика сдвигается от Стального пояса к Кремниевой долине, граница между символическим и реальным стирается. Образ более не является копией вещи: он и есть сама вещь.
Никто не погружен в эту «гипермедийную» среду более, чем молодое поколение. Критик Рональд Джоунз, характеризуя двух молодых художников 1990–х годов, отличал их от теперь уже немолодых постмодернистов 1980–х, которые утверждали, что «то, как медиа представляют мир, является сконструированной фабрикацией». Молодые художники, писал критик, исходят из посылки, что «ненастоящесть — естественный ход жизни». В конце двадцатого века у четверти детей к пятилетнему возрасту уже был свой, персональный телевизор. Их было бесполезно упрашивать выйти на улицу и заняться «настоящей» жизнью. К чему играть в любительский бейсбол, если с виртуального круга питчера можно забить самому Сэмми Соса? Даже технологизированная сексуальная речь более не отражает секс; она сама — секс. Шерри Тёркл, занимающаяся социальным анализом компьютерных коммуникаций в Массачусетском технологическом институте, описывает «экранные» эротические взаимодействия, которые «сетяне» называют «сексиком»: «13–летняя сообщает мне, что сексуальными экспериментами она предпочитает заниматься в онлайне. Ее партнеры — обычно мальчики из ее школьного класса. При личной встрече, говорит, «они все время лапают». В онлайне же «приходится им разговаривать больше»'.
«Где ты черпаешь информацию о сексе?» — спросил телеинтервьюер пятнадцатилетнюю из маленького захолустного городка. «У нас 882 канала», — ответила девушка.
От диалога в любом современном ситкоме и Элис Крэмден покраснела бы. Тем не менее «публичная сальность» существовала задолго до «Лета любви», и всегда были типпер горы и дэны куэйлы, готовые ее обличать. «Невозможно предотвратить все, что способно загрязнить воображение, — сетовал анонимный автор трактата «Онания, или Ужасный грех самоосквернения и все ужасающие его последствия, в обоих полах рассмотренные, etc.» — антимастурбационного бестселлера, опубликованного в Англии около 1700 года и вскоре экспортированного в Америку. —
В конце девятнадцатого века Энтони Комсток, глава Нью–йоркского общества подавления порока, терзался по поводу неисчислимых моральных «ловушек для юных», подстерегающих их прямо в их собственных буржуазных семействах, в грошовых романах, в «листках рассказов» и в самых обыкновенных газетных листках. Нью–йоркское общество за предотвращение жестокого обращения с детьми «внимательно следило за так называемыми городскими музеями», рекламы которых были, «словно магниты для любопытных детей». Как сообщалось в одном из отчетов Общества, просмотр спектакля, в котором демонстрировались «разврат, поножовщина, стрельба и кровопролитие», настолько травмировал десятилетнюю девочку, что та «бесцельно бродила вдоль Восьмой авеню, будто не в силах избавиться от ужасающих впечатлений, заполнивших ее юный разум».
В 1914 году уже Агнес Репелье, популярная консервативная эссеистка, клеймила издательскую и киноиндустрию, которая «зашибала деньгу» тем, что создавала поколение, гиперискушенное во грехе. «Источники познаний [детей] многообразны и поразительно откровенны», — писала она в «Атлантике». Репелье, возможно, была первой, кто предложил систему кинорейтингов, прося «власти» оградить детей «от всех зрелищ, в которых идет речь о проституции».
Разложение морали при подстрекательстве СМИ вновь стало новостью в 1934 году. «Только подумайте о мире [подростка], заполненном электрическими огнями, пикантными кинокартинами, автомобилями, скоростью, джазом и ночными клубами, литературой, отдающей порнографией, театром, представляющим проблемы извращений, множеством дешевых журналов с выдуманными историями о настоящей любви, растущими культами нудизма и «откровенных исповедей», воцарившейся экономической неопределенностью, — писал доктор Айра Уайль о «Сексуальных проблемах подросткового возраста» в журнале Американской ассоциации социальной гигиены. — Общество пребывает в состоянии непрерывного расплава», — полагал Уайль и обвинял феминизм, атеизм, науку и даже капитализм в моральном и сексуальном дрейфе молодежи. Знакомо?
Таким инвективам всегда противостоял реализм в духе «а что вы хотите», который артикулирует ту же печальную историю, но полагает ее исход неизбежным. В 1997 году один из руководителей компании «Уолт Дисней» объяснял, каким образом СМИ и перемены в американской семье создали искушенного ребенка, который создал СМИ, которые изменили семью, которая создала ребенка… и зверь гонялся за собственным хвостом все быстрее и быстрее, пока не превратилось в масло (и прогоркло). «Сегодняшние восьмилетние — это вчерашние двенадцатилетние. Они смотрят очень неоднозначные передачи по ТВ. Нету этой невинности детства во многих детях, а тут еще распад семей и насилие. Мы не можем относиться к детям, как будто они все живут в типовых домах 50–х годов и все счастливы. Это смешно».
Насчет искушенности — факты подтверждают его правоту. В опросе 3200 учеников начальных классов городских и пригородных школ в 1970–х годах (до MTV!) «наиболее продуктивные результаты были получены в ответ на просьбу рассказать, «почему детям нельзя смотреть фильмы с рейтингами R и X» или «что такого есть в фильмах с рейтингами R и X, что детям знать еще рано». Тут дети принялись с уверенностью рассказывать все, что они знали, но что знать им было не положено». Сэмюэл Джейнус и Барбара Бесс, психологи, проводившие исследование, заключили: «Из этого видно, что мир взрослых поставил в своей
