предсказуемым. Вкус притупляется, зрение слабеет. Только запахи, запахи остаются.
Свен накупил печенья, пирожных и торт «Принцесса», который я вообще-то не люблю, но в принципе могу есть, если он свежий. Все угощались без стеснения. Гудрун и Сикстен наверняка не обедали, рассчитывая поесть у меня в гостях. Я отметила, что Гудрун положила себе в тарелку три куска торта, рассказывая, что сама сшила себе платье из покрывала в доме престарелых, где иногда подрабатывала.
— Да уж, на него в свое время немало помочились, — сообщила она Свену, любовно поглаживая ткань.
Я сделала глоток чая, чтобы меня не стошнило. С Гудрун мы дружим с детства. Она верная подруга, что искупает ее недостатки, к коим относятся не только подобные платья, но и аппетит, который с годами только рос, так что она становилась все больше похожа на пончик.
Свен суетился, подливая всем вина, подавая пирожные и унося грязную посуду на кухню. Сюзанна помогала ему, рассказывая гостям, что еще несколько лет назад я сама пекла торты на свой день рождения, а теперь вообще не подхожу к плите. Я подавила желание резко возразить и только намекнула, что теперь все, что угодно, можно купить в магазине, и нет никакой нужды торчать целый день в кухне. К тому же, надо дать шанс заработать молодежи, которая печет пироги и ходит по домам, продавая их.
Я не сказала, что масло, пристающее к пальцам, и склизкий желток с годами стали внушать мне такое отвращение, что теперь я вынуждена делать глубокий вдох, прежде чем войти в кухню. Словно вся та пища, которую я готовила и ела все эти годы, скопилась во мне, и не осталось места для новой. «Ты должна больше есть, мама», — говорит мне Сюзанна и укоризненно качает головой. «Занимайся своими делами», — вот что она слышит в ответ. Пока я здорова, я ем, сколько хочу.
Наш дом обставлен в эклектичном стиле, который теперь считается очень модным. На светлом деревянном полу лежат яркие ковры, стоит старинная, отреставрированная мебель. На раздвижном диване мягкие подушки и покрывала, там уютно сидеть. Больше всего мне нравится старинный секретер из золотистого дерева с маленькими ящиками и откидной крышкой. Именно там Свен сложил все подарки и поставил вазы с букетами цветов, которые гости срезали в своих садах и наспех перевязали желто-синими лентами. Еще мне подарили пару бутылок вина. Надеюсь, хоть какое-то из них можно пить.
Я не скрываю, что люблю пропустить стаканчик-другой вместо того, чтобы поесть. Но с годами у всех появляются слабости. Я дожила до пятидесяти шести лет — не многие фанаты здорового образа жизни могут этим похвастаться. Если я и сокращу себе жизнь на пару лет, выпив лишнего, это мое дело и никого больше не касается. Это звучит так, как будто я оправдываюсь — что ж, может, оно и так. Но я сама знаю, что мне можно, а что нет. В мои годы гораздо приятнее полагаться на чувства, чем на разум. Разум вообще вещь спорная.
Подарки не были ни оригинальными, ни продуманными, но ничего другого я и не ждала. Разве можно подарить пятидесятишестилетней женщине то, что ей на самом деле нужно и чего она не могла бы купить сама? Пер и Мари нарисовали мне картинки, очень неплохие. Кроме того, Мари подарила мне ароматическое мыло, которым я вряд ли буду пользоваться. Анна-Клара принесла сверток из розовой бумаги. Когда я достала из него дневник с изображением куста роз на обложке и кошкой, которая нюхает цветы, у меня задрожали руки. Она знает. Я подняла взгляд и встретилась с внучкиными зелеными, как у меня, глазами.
— Спасибо, Анна-Клара. Дневник — это очень мило. Как ты догадалась?
Я не ждала ответа, но Анна-Клара сказала:
— Ты давно его хотела. Можно мне пойти почитать?
Я кивнула, и она исчезла, оставив меня листать чистые страницы дневника. Они ждут от меня признаний, поняла я. Словно сквозь туман, до меня доносились слова Сюзанны о том, что когда Анне-Кларе пришла в голову эта идея, она все магазины перерыла в поисках дневника с розами на обложке, и что я могу поступить с ним, как хочу, — использовать в качестве блокнота или как-нибудь еще. Я не стала отвечать, просто положила его на стол рядом с другими подарками. Этот был сделан от чистого сердца и поэтому очень мне дорог.
Гвоздем программы в тот день, без сомнения, была Ирен Сёренсон. Ее привезли Фредрикссоны. Ирен выглядела намного моложе своих восьмидесяти лет, так она всегда выглядит на праздниках, где не надо платить. Сегодня на ней была блестящая бирюзовая блузка, которая ей очень шла, темно-синяя юбка, золотистое ожерелье и сине-зеленые серьги. Она смотрелась намного элегантнее других женщин. За десертом она вдруг заявила, что муж номер два всегда хватал ее за грудь, прежде чем налить кофе.
Мужчины расхохотались, женщины неловко прыснули, услышав эту фривольную историю. Кто-то отметил, что это забавно, когда люди решаются рассказывать такие подробности своей личной жизни. Ирен только покачала головой: «Главное — мне есть, что вспомнить в старости».
Часа через два гости уже были навеселе. Свен расщедрился и выставил на стол коньяк и портвейн. Потом все начали прощаться, и вскоре остались только члены семьи, наслаждаясь в тишине последней чашкой чая и остатками торта. Я вытащила Ису и Эрика из кухни, они неохотно вернулись в гостиную, отведали торта, устроились на диване и начали без стеснения обниматься. Пер и Мари достали старую «Монополию». Перу удалось заполучить несколько отелей, и он намеревался обанкротить сестру.
Сюзанна рассказала, что у нее по-прежнему полно дел на работе в адвокатской конторе, которой она отдала большую часть жизни, и ее собираются отправить в командировку, причем не куда-нибудь, а в Рио- де-Жанейро. К сожалению, ей не удастся задержаться там на пару дней, чтобы посмотреть город, потому что Йенс, отец ее детей, не готов сидеть с ними так долго.
Она произнесла это с таким негодованием, что даже Мари вздрогнула, оторвавшись от игры. Я поспешно спросила Свена, не хочет ли он еще чая, чтобы избавить детей от необходимости выслушивать все это. Им и так досталось за время развода родителей, который длился, казалось, целую вечность.
Потом Сюзанна минут пятнадцать уговаривала Анну-Клару отложить газету. Этот конфликт всегда заканчивался одинаково: я разрешала девочке взять газету с собой. Погруженная в чтение, она последней вышла на улицу. Свен захлопнул дверь, повернулся ко мне и сказал, как всегда: «Ну, кажется, праздник удался».
Теперь он спит, довольный прошедшим днем. Нам удалось собрать всех друзей и родственников вместе, мы отпраздновали мой день рождения. А я сижу за столом и пишу. На часах два ночи. Или, правильнее сказать — утра. Я убрала подарки, отодвинула букеты, и теперь здесь достаточно места для дневника и моих сбивчивых мыслей. За окном дует ветер, как всегда в июне, лето только вступило в свои права, и ночи еще светлые. Я родилась тринадцатого июня, и сколько себя помню, в этот день всегда идет дождь. И сегодня тоже.
Я снова сижу за столом. На часах почти три ночи или утра, но сон покинул меня вместе с усталостью. Словно возможность писать всего за один день стала потребностью. Подарок на день рождения, розы на дневнике… Наверное, это прорвало плотину воспоминаний. Жизнь не может быть удивительнее, чем она есть.
До меня доносится похрапывание Свена, и я не могу не улыбнуться. Там в спальне, всего в нескольких метрах от меня, лежит мужчина, с которым я прожила целую вечность, и все равно мне приятно, что он рядом, хотя это уже и не будит мыслей о безудержной страсти. Он обнимает меня, желает мне спокойной ночи, иногда целует или гладит по руке, но это все равно что ветер, который гладит тебя по спине, или море, которое охлаждает разгоряченное вспотевшее тело. Куда подевались воспоминания? Не могла же я забыть, что такое заниматься любовью? Конечно, нет, такое не забывается, но эти воспоминания причиняют мне боль, и я заставляю себя забыть. Забыть, как его руки касались моего тела, как я отвечала на эти прикосновения. Я помню, что чувствовала тогда, но не позволяю воспоминаниям нахлынуть на меня, как не позволяют себе расчесывать комариный укус. Мы рано проснулись вчера и разговаривали в постели, прежде чем Свен пошел ставить чайник. Я осталась лежать и читала, поэтому он застал меня врасплох, когда появился в спальне с подносом, на котором были завтрак и вчерашний букет цветов, уже немного увядший. Там же был кусок вчерашнего торта, уже утративший свежесть, со слипшимся кремом. Гниение — быстрый процесс, подумала я. Кому, как не мне, это хорошо известно. Свен принес поднос и себе тоже. Мы сидели в постели, завтракали и разговаривали.
