Фокс покрылся красными пятнами, а Блэкберн, видимо вообще не думавший, что разговор пойдет в таком ключе и тоне, только растерянно оглядывался вокруг. Я молчал, они молчали и, наконец, сенатор выдавил из себя:
— Ваши условия?
— Вернемся на исходные. Вы не трогаете наших родственников, а мы, не предпринимаем ничего против ваших стран.
— Это все?
— Это основное. Все остальное можно утрясти или обойти, дабы соблюсти все правила игры.
— Мы доведем ваши слова тем, кто нас послал, — резко сказал сенатор и, развернувшись, направился к машине. Блекберн, суетливо кивнул мне, и направился за ним следом.
Хлопнули дверцы, затопали по брусчатке ботинки охранников, и колонна, развернувшись на месте, отправилась к Вратам. Не очень хорошо прошел разговор, но меня им не достать, и даже, если, эльфы предпримут попытку захвата Врат на Рамину, хотя ранее подобного не было, боезаряд в тринадцать килотонн их заблокирует на пять лет, за которые можно успеть сделать многое. Хотя, отрядные аналитики твердо уверены в том, что этого не произойдет, ведь тех же грайянцев, мардунцев, таль-ишимитов и ра- арцев терпят, так что и нас вынесут. Мира с ними не будет — факт, но и битвы насмерть, до последнего солдата, тоже. Это не люди, которые могут поставить на кон жизни сотен, ради одной, там все по иному: индивидуальность, неповторимость и обособленность ставятся превыше всего.
Прервав мои размышления, ко мне подскочил лейтенант из охраны, и отрапортовал:
— Командор, княжна Екатерина отравлена. Она доставлена в медсанчасть. Все находившиеся в отделе информационной борьбы задержаны, вызвана следственная группа.
Сердце захолонуло, и я, со всех ног бросился в медсектор. Бежал, не разбирая дороги и расталкивая всех попадающихся на пути к стене. Примчавшись на место, я увидел одного из воспитанников Юттнера, сегодня дежурившего в Штир-Штаре, и как раз выходившего из осмотровой комнаты.
— Что? — закричал я.
— Успокойтесь, командор, — он был очень спокоен, и я, подумал, что все плохо. — Отличные новости, вы будете отцом. У вашей жены, обычная предродовая интоксикация организма. Поздравляю.
— Спасибо, доктор, — меня отпустило и, растянув счастливую улыбку во все лицо, я присел на стоящий рядом стул. Такое известие следовало осмыслить.
Глава 25
Планета Земля. Россия. Ростов-на-Дону
30.09.2015
Толстый, он же Федор Андреевич Толстов, демобилизованный по инвалидности младший сержант, медленно и с трудом передвигался вверх по улице. Идти было тяжко. Новенький, еще не севший по ноге китайский протез, ноги не заменял, но все же, Толстый шел, опираясь на левую ногу и деревянную тросточку, выструганную отцом в минуты трезвого просветления. В кармане лежала флэшка, та самая, из-за которой, он и стал инвалидом. Сейчас, идея о том, что ее непременно надо доставить 'акинакам', казалась ему глупой, а мысль о чудо-таблетке, после которой он станет прежним человеком, не грела ничуть.
Провалявшись в Ростовском военном госпитале две недели, где его немного подлечили, сержанту выдали самый дешевый протез, и попросили освободить койку. В Кировском райвоенкомате, из которого он призывался, ему выдали зарплату срочника за два месяца, командировочные по 150 рублей за день и Президентские подъемные. Итого: семнадцать тысяч рублей на круг. В военном билете был поставлен штамп, и он, стал гражданским. Очередная несправедливость, когда правительство забывало своих солдат, а народ, видя это, самоустранялся от очередной проблемы и закрывал на все происходящее глаза.
В общем-то, примерно этого Толстый и ожидал, и только поинтересовался у майора, который занимался его делом, когда он сможет получить корочку участника боевых действий и ветеранские. Майор в своем деле оказался дока, и как это ни странно, человеком не равнодушным. Порывшись в бумагах, он сказал, что военные действия в иных мирах, не подпадают ни под один приказ. Вот только, возможно, получится сделать корочку участника контртеррористической операции, да и то, скорей всего нет, так как бои на Бортнае, борьбой с противниками конституционного строя не были. Ну, не знали горрилоиды, что где-то есть такая страна как Россия. Все, что майор мог посоветовать, так это оформить инвалидность и ждать очередного законопроекта. Глядишь, года за два-три, что-то и изменится.
Наконец, Толстый добрался до окончательного места своего путешествия, пятиэтажного дома, где жил Зяма, верный друг еще со школьной скамьи. Поднявшись по грязной лестнице на второй этаж и остановившись напротив двери под номером 3. Толстый нажал на разболтанную клавишу звонка. Еле слышно, где-то в глубине квартиры прочирикала трель, но тишина, никто не торопился открыть дверь. Еще одна попытка — глухо как в танке, и никакой реакции от жильца. Третий день подряд, приходил Толстый к Зяме, а того не оказывалось дома, и ко всему прочему, старый номер его мобилы не отвечал. Что делать дальше, бывший младший сержант просто не представлял. Ждать здесь, так опасно, дело к вечеру, а с ребятами из этого района, он еще до ухода на службу, был на ножах. Возвращаться домой, смысла тоже не было, там как обычно коллективная пьянка — батя с матерью продолжали гужбанить вторую неделю и, судя по всему, останавливаться они не собирались. Как же, повод достойный — сын домой вернулся.
Плюнув на все свои опасения, Толстый решил дождаться Зяму по любому, и осторожно спустившись вниз, присел на лавку во дворе. Прошел час, а Зяма, все не появлялся. Стемнело, зажглись теплым желтым светом окна дома, и так стало Толстому себя жаль, что хоть волком вой. Там, за этими окнами, кто-то жил своей жизнью, кто-то кого-то ждал, любил, верил и строил планы на будущее, и только он, никому не нужен, сидит один. Сплюнув и встяхнув начавшими отрастать волосами, он отогнал подальше всю свою грусть-тоску. Прошло еще несколько минут, и Толстый, услышал шаги нескольких человек. Он насторожился, и не зря, так как к нему подошли три парня, и один из них, чиркнув зажигалкой перед его лицом, сказал:
— Гля, пацанчики-жиганчики, так ведь это сам Федька с Богатяновки.
Толстый их тоже узнал, и понял, что попал конкретно. Эти три великовозрастных ублюдка, отмазанные папашками от армии, и до сих пор играющие в 90-е годы, его не забыли. Старшим среди них был Костас, а двое других: Барабан и Дуст. С ними он столкнулся в последний раз, когда его проводы в армию отмечали, и на пару с Зямой, они им тогда славно наваляли. Папаша Костаса его тогда на нары упечь хотел, и не хило проплатился полицаям за эту тему, но военком-мужик, не сдал бойца, и вне очереди отправил его с партией на Москву.
— Ну, че, падла, слыхали мы, что тебе лапу оторвало на войне? — продолжил Костас. — А это ничего, мы тебе сейчас добавим по полной, и второй лишишься, курва. Правильно я грю, пацанчики-жиганчики? — обернулся он к своим 'шестеркам'.
Те, только захохотали, а Толстый, поняв, что как бы там ни было, его сейчас будут жестоко избивать, а на помощь никто не придет, хоть кричи, хоть нет, резко взмахнул палкой и ударил Костаса в полную силу промеж глаз. Тот по-бабьи завопил и, зажав перебитый нос ладонями, отскочил в сторону. Пока отвлеченные истошным и пронзительным криком Костаса, Барабан и Дуст тупо пялились на своего вожака, Толстый перенес вес тела на левую ногу и успел нанести еще один удар. На этот раз, под раздачу попал Барабан, и палка сильно, с оттяжкой, прошлась по его голове. Однако не рассчитал Толстый, сильно подался вперед, потерял равновесие, и Дуст, видимо по инерции, а не от хороших бойцовых навыков, просто толкнул его вперед и, запнувшись через лавочку, Федор покатился по земле. Он попытался приподняться, да куда там, протез скособочился, а на одной ноге много не навоюешь. Попытался встать на колени, чтобы хоть так, но иметь равновесие, но его враги уже оклемались, и от сильного удара ногой в бок, он опять полетел на землю.
Мимо его головы, возле самого виска, просвистел тяжелый ботинок, и у Толстого, мелькнула одна короткая мысль: — 'Вот и все, теперь точно конец'. Так бы он, наверное, и сгинул в этом дворе — забили бы его насмерть, но в тишине, нарушаемой лишь сопением тройки уродов и глухими звуками ударов, раздался знакомый ему голос Зямы:
