— Ясный всем? Тогда зачем же это печатать? Пожалуйста, если настаиваете. Скажем, имеется определенная зависимость между интенсивностью вспышки и всеми параметрами электрической реакции. Устраивает?
Хэммет снял улыбку, поджал тонкие губы и, не глядя на сидящего рядом Максима, сказал в стекло:
— Не считайте американских читателей идиотами, Макс. Не хотите говорить о своей работе — закроем тему. Я не шпион.
И замолчал. Молчание это продолжалось почти полдороги до Загорска. Максим насвистывал, Хэммет гнал с повышенной скоростью, стрелка спидометра дрожала у деления 110. Наконец Максиму это надоело.
— Не глупите, Хэммет. Не вкладывайте ваше плохое настроение в скорость автомашины. Инспектор ГАИ не пощадит дипломата.
— Не обижайтесь и вы, Макс. Я ведь мог оказаться невеждой и послать ваш школьный постулат, скажем, в «Вашингтон пост».
— И американским газетчикам он мог показаться открытием.
— Наши газетчики, Макс, обычно кончают высшую школу.
— Не будем спорить, Дин, о разумности вашей газетной пропаганды. Сделаем то, что вы уже предложили. Закроем тему.
Закрыли. Обменивались репликами о людях, знакомых обоим, о виденных в последнее время фильмах, о привычках русских и американцев, о дорожной автоинспекции. Хэммет хвалил московскую и ругал нью- йоркскую, хотя от московской он имел гораздо больше неприятностей из-за своих нью-йоркских автопривычек. Поговорили и о лошадях, что сразу растопило ледок, накопившийся меж ними во время поездки. Хэммет оказался знатоком, помнившим всех мировых послевоенных дербистов, и не путал стипльчеза с выводкой, а скачки с рысью. У Максима тоже оказалось, что вспомнить. И вдруг он заговорил об убийстве Колоскова. Не знал, почему ему захотелось сказать об этом Хэммету, — просто сказалось и все. О том, что нелепо погиб старик. Непонятно, загадочно.
Хэммет почему-то удивленно спросил:
— Откуда вы знаете?
— Марина сказала, а ей — Зоя. Я и на ипподроме был. Жалеют старого конюха. Все спрашивают друг друга: почему?
— Кто убийца?
— Не знаю, конечно. И на ипподроме не знают. Говорят, что ищут. Угрозыск работает.
— А вы знаете, что это значит? — Хэммет спросил с еще большей настороженностью. Даже губы скривил. — Слежка, вот что это значит.
— За кем?
— Не притворяйтесь, что не понимаете. За всеми, с кем он встречался. За вами, например. За мной. Зоя говорит, что она на работу боится ходить. Туда и обратно. Всюду с эскортом.
— Глупости болтает ваша Зоя. Так ей и передайте. А уж за вами — это даже, извините меня, чушь. Вероятно, оговорились.
— Насчет угрозыска согласен: оговорился. Но КГБ меня из виду не упускает.
— Странно слышать это от дипломатического работника, — сказал Максим. — А то, что вы говорите, — это, простите, уже из области слухов о русской военной угрозе. Той же масти карта.
Хэммет внезапно замолчал и не открывал рта до тех пор, пока не остановил свою машину уже в Загорске у Лавры, на автомобильной стоянке.
Выйдя из машины, он с той же приклеенной улыбкой сказал Каринцеву:
— Пошли, благо храм открыт.
Из дверей Успенского собора доносились печальная музыка и негромкое пение хора. Шло богослужение. Максим не знал — какое, но, судя по черному гробу на черном постаменте, видимо, панихида. Хор исполнял грустное, типичное для православной духовной музыки панихидное песнопение. Хэммет протолкался вперед, ближе к гробу. Максим не пошел за ним: церковь — не автобус, а кроме того, ему отлично видно лицо мертвого, высветленное смертью, и тело его в гробу, укутанное в черное облачение. Хоронили, видимо, монаха или иеромонаха, потому что служил архиепископ или митрополит, судя по расцвеченной золотым шитьем ризе и большой панагии на груди.
— Кого хоронят? — спросил Хэммет у соседей.
Ему ответили.
— Кто служит?
Ему тоже ответили.
Максим не слышал ответов — они произносились шепотом, а вопросы Хэммета в молитвенной тишине собора звучали до неприличия развязно и громко. Максим начал уже пробираться к выходу, но Хэммет догнал его.
— Уходите, Макс? Я тоже. В сущности, ваше богослужение со всей его театральностью не сравнить с нашей квакерской простотой.
— Переменим тему, Дин. Я безбожник.
— Тогда закусим. Говорят, поблизости есть пристойный духан.
— Духанов нет. Есть рестораны.
— Вот и зайдем в один, где народу поменьше.
Зашли. Народу действительно было немного: день будничный, деловой. Выбрали одинокий столик, стоявший в стороне от других. При этом Хэммет о чем-то поговорил с официантом.
— Что вы ему сказали, Дин? — спросил Максим.
— Обычное. Просил меню.
— Неправда, Дин. У меня хороший слух. Вы просили к нам никого не подсаживать. Почему?
— Для дружеской беседы слушатели — помеха.
Пока Хэммет, выбирая меню, совещался с официантом, Максим задумался.
«Для чего он меня сюда привез? Для дружеской беседы? Но, во-первых, мы не друзья, а, во-вторых, для такой беседы не требуется ехать за сто километров. Мне он сказал, что ему нужен не церковник, а просто образованный русский интеллигент, знающий все — от „а“ до ижицы. Но какой же я специалист по русской истории, древней иконописи и православному богословию? Смешно! К тому же он не раз бывал здесь, по всей видимости. Да и не спрашивал он у меня ни о чем, а сам я желания не проявил языком болтать. С какой же целью он меня обманывал? Выпытать что-то о моем открытии? Зоя же могла сказать ему о моем характере и о том, что мне не надо объяснять, в чем суть секретности. Но он напросился. По дороге затевая какой-то странный разговор о слежке, на что-то намекал. Была ли цель у этой поездки? Видимо, была. Значит, „дружеская беседа“ все-таки состоится? Должно быть. Послушаем, как он раскроется…»
— Вы чем-то недовольны, Макс?
Каринцев пожал плечами. Дурацкий вопрос. Если Хэммет человек не глупый, а он, вероятно, действительно умен, только играет простака, значит, он мог сообразить, о чем размышлял Максим после этой никчемной поездки.
— А вы никогда не думали, Макс, о своем отце?
«Вот оно! Начинается».
— Вы привезли меня в Загорск только для того, чтобы задать этот вопрос?
— Не только для этого, Макс. Есть у нас и другие дела. Но мне бы хотелось, чтоб на этот вопрос вы ответили.
Каринцев посмотрел в упор в холодные, стреляющие глаза. Если так, он может спокойно ответить.
— Я не знаю отца, Хэммет. Никогда не видел его. Даже на фотокарточке.
— А ведь он все знает о вас, Макс. И ваши карточки есть у него, начиная со студенческой и кончая совсем недавней. Об этом стоит подумать, Макс. Много и глубоко подумать. Я опять что-то неправильно говорю по-русски? Нет? Но у вас, вероятно, есть вопросы.
— Прежде всего, зачем мне все это?
