— Я больна?
— Нэ совсем. Но фам нужна пом'ощь. И ми об'язатэль-но фам помошем. Это клиньика мирофого урофня.
Откуда знаю, что швед? А… По акценту…
— Как я сюда попала?
Лепет. Уже мой собственный. Такой тихий, что склонившийся над какой-то бумажкой на планшетке роскошный швед мой лепет не слышит.
— Вы швед? — нашла что спрашивать. Хорошо хоть громче — услышал.
— Толко на четверть. Мой т'ьетушка был шфед.
— Ваша тётушка?
— Нэ тьёт'ушка, а т'ьетушка! Т'ьетушка по отсу. Фами-льия от ньего.
— А… Дедушка.
— Та! — Радостно кивает головой четвертыпвед. — Т'ьетушка Олафсон.
— На остальные четверти кто?
— Что?
— Швед — на четверть. А на остальные три кто?
— На две четверти эстонец, на одну восьмую латыш и на одну восьмую русский, — продолжал он коверкать великий и могучий. — Но меня всегда и везде принимают за шведа. И в Нью-Йорке, в Маниле, в…
— Мы в Маниле? — уже не удивляюсь ничему.
— Мы в моей клинике. Это почти на границе Латвии и Эсти… Эстонии. Меня зовут Ингвар Олафсон. Я не жил здесь. Только работал в Нью-Йорке. Но после восстановления независимости мне возвращена недвижимость моих предков. И я открыл клинику на своей исторической родине. Замок был в крайне запущенном состоянии, но я смог привлечь хорошие инвестиции…
— Замок?.. Больше похоже на профсоюзный дом отдыха, чем на замок, — бормочу я, не соображая, что он, живший то в Нью-Йорке, то в Маниле четвертьшвед, наших профсоюзных здравниц знать не может. Почему граница Эстонии и Латвии? Я ж была в тверской глуши. Точно помню, только выехала из медвежьего леса на нормальную дорогу. Поспать решила. Как Штирлиц. «Через двадцать минут он проснется». И что дальше?
— Как я сюда попала?
— Ваши друзья заботятся о вас. Вам будет здесь хорошо. Вы устали. Надо отдохнуть. В моем замке отдыхают, набираются здоровья самые известные дамы Европы. И России тоже. Самые богатые. Здесь дорого стоит. Но для вас совершенно бесплатно. Ваши друзья позаботились о вас. Просили, чтобы с вами я работал лично. И я с вами работаю.
Работаешь-работаешь. Только вот излишне аккуратно повторяешь «ваши друзья». Почти по все тому же Штирлицу. Хотя ты, несчастный несоветский, только на одну восьмую русский, и Штирлица-то не видел, а если и видел по случайности, то не догнал. Не въехал то есть. Не понял. Где тебе, четвертьшвед, знать, что и полковник Исаев все повторял «ваши друзья, ваши друзья», засылая несчастного пастора Шлага через сугробы на лыжах. А Плятт на лыжах не умеет.
— Набирайтесь сил. Я к вам обязательно загляну. Скоро.
— Я хочу домой.
— Обязательно, только набирайтесь сил.
Не слышит, гад. И вид делает, что не понимает. Продолжение вчерашнего? Или не вчерашнего.
— Какой сейчас день? Молчание.
— Я хочу позвонить родным.
Викинг делает вид, что не слышит моего лепета, и исчезает…
Неслабое выпадение из времени и пространства. Какая граница Эстонии и Латвии? У меня ж ни загранпаспорта с собой не было, ни виз. Прибалты же визы ввели, прошлой зимой сама в Таллин ездила, семь долларов за страховку, пятнадцать за визу, и то только потому, что журналистская…
Анализировать мои мозги ничего не могут. Спасибо хоть из плазмы в человека вновь слепилась, помню еще, что я Жукова Евгения Андреевна, сорок лет от роду, разведенная, имею сына и большие неприятности неизвестно по какому поводу. То есть вчера уже решила, что известно. На соседей из «Связьтраста» все списала… или это было не вчера?
Какое сегодня число? Может, уже зима? И я проспала полгода?
За окном зелень. Слава Богу, лето. Знать бы, какого года. Не смешно.
Окна плотно закрыты. Глухие стеклопакеты без рам. Открыть невозможно по определению. Только если косяк вырубать. У нас в агентстве окна меняли на пластиковые — грязи и шуму!.. Но меняли два дюжих мужика с инструментами, а не я, голая-босая. А кстати, я голая-босая? Босая, да. На ногах ничего. Не голая — и то хорошо. Рубашка какая-то белая и штаны, помесь стильного летнего хлопкового костюма с больничной униформой. Как это заведение помесь замка с профсоюзом. Все, в общем, на уровне, но окна не открыть. Дверь тоже закрыта. В верхнем углу над кроватью видеокамера, значит, мое изображение еще и где-то видно. Снова «Связьтраст»? Так круто изощренно мстят человеку, совершенно неповинному?
Бред. Читала смешные истории про заточения с подкопами, Хмелевских там всяких. А сама… Думать!
Не могу. Не получается. Снова разваливаюсь на эти, как их там, кварки, субстантивируюсь… Еще этот четверть-швед Олафсон в меня что-то влил? Одно понятно, что засунувшие меня сюда друзья — такие же «друзья», как те ребята из «Гелснтвагена», что весь этот наркоз неспроста… Как же я все-таки попала в Латвию? Или в Эстонию? Четвертьшвед же не сказал, с какой стороны границы его замок, сказал только «недалеко от…»
От медвежьей лесостанции до Москвы явно ближе, чем до Латвии, тем более до Эстонии. И как меня провезли? В багажнике? Контрабандой? Погранцу на лапу сунули. Или у них заранее все подмазано. Сеть международного терроризма. «Аль-Каида» какая-то с балтийским лежбищем.
Из окна видна лишь чахлая постройка, представляющая собой хозяйственный двор этого псевдозамка. И еще большая ровная площадка газона. Как в кино. В кино за мной бы на вертолете прилетел какой-нибудь супермен, Никитка бы с неба свалился…Тьфу! Да что я все Никитка да Никитка. Десять лет не разрешала себе вспоминать, а тут как прорвало. Ну хорошо, не Ник… не бывший муж. А кто?
А больше, собственно, и некому. Джойка в «космосе». В лучшем случае. Если еще не август и реалити-шоу не закончилось. Выпереть раньше финала его не должны. Ирка обещала держать до последнего. «Приз вряд ли смогу, разве что зрительских симпатий, а продержать в шоу по максимуму — легко!» Выходит, за мной и прилететь некому? Разве что японскому мальчику с нетипичным для японца именем, как он сам объяснял. По мне что Арата, что иначе. Но для него это то же самое, если б меня звали Ефросиньей или Веремеей, а японцев бы это не удивляло, думали бы, что у нас так каждую вторую тетку кличут. Впрочем, и Женьками у нас кличут не каждую.
Как отсюда выбираться?
Чего хотят? Сказала бы давно все, что знаю, только спросите напрямую. Так ведь не спрашивают.
День-ночь-день-ночь-день…
Четвертьшвед бубнит, все гипнотизировать пытается. Колет что-то, не такое сильное, как в первый раз, отчего я снова куда-то улетаю, но до уровня субстанции не дохожу.
Кроме Олафсона мелькают только молодые парни в стильных белых костюмах, таких же, как на мне, — униформа дорогой клиники. У меня ж собственных пеньюаров, как у прочих добровольных «клиничек», не оказалось, и пришлось им выделить мне казенное, размеров на восемь больше. Эти медбратики (или медбратки?) в стиле мачо молча приносят еду, пилюли какие-то, жидкости
