поделки, написанные без особого напряга, говорят о писателе и современной ему Японии едва ли не больше, чем серьезные, хорошо продуманные романы.
Интересен уже сам герой. Ему двадцать с небольшим, у него длинные волосы и яркая бейсбольная куртка. Он женат и держит дома трех или четырех кошек. Не доверяет парламентской демократии, не ходит на выборы, зато регулярно посещает фестиваль «Вудсток». Вот тебе, читатель, портрет писателя в юности. Правда, в некоторых новеллах герой несколько старше, где-то младше, а кое-где даже меняет пол. Но везде узнаваем и довольно трогателен. Особенно когда попадает в невероятные ситуации, насквозь пропитанные его же сюрреалистическими фантазиями. То обезьяна-игрунка залезет в комнату, чтобы поиграть с клавиатурой, на которой герой выстукивает свой роман. То в гости к нему придет патентованная врунишка Николь, чтобы показать третью грудь — из папье-маше — и стрясти за это денег. То отец писателя вдруг превратится в лошадь, продающую билеты для передвижения по загробному миру, но затем станет самим собой и позовет мальчика в «Макдоналдс». Словом, короткие упражнения для читательского воображения, явно отмеченные влиянием Акутагавы, Кобо Абэ, Кафки и нашего Федора Михайловича.
Для ценителей творчества Мураками все это, конечно, бесценный коллекционный материал. И не в последнюю очередь для российских.
С одной стороны, увлечение японским мастером урбанистического сюрреализма у нас явно стоит в одном ряду с модой на суши и всю японскую кухню, а также икебану, хокку, танка, самурайский кодекс бусидо, машины и электронику. С другой стороны, есть тут и скрытый культурно-исторический подтекст. Дело в том, что современная Япония подобно России многими в мире воспринимается как синтез Запада и Востока. И Мураками не забывает время от времени педалировать данное обстоятельство, признаваясь в горячей любви к Достоевскому (что, судя по некоторым чертам его стиля, не пустой звук) и вводя в ткань некоторые русские реалии, вплоть до демона революции Льва Троцкого. В общем, в России перспективы у писателя неплохие. Вот только алаверды с нашей стороны пока не просматривается. Не все же на Достоевском выезжать.
Евгений Белжеларский
«Итоги» представляют / Искусство и культура / Художественный дневник / 'Итоги' представляют
Авось пронесет
«Апрель 2012 года. Температура воздуха в Москве +30 градусов. Группа молодых террористов- романтиков захватила офис московской компании. Пост в Facebook о захвате собрал 1428 комментариев, ролик на YouTube посмотрели несколько сотен тысяч человек. Однако журналисты молчат, а представители власти не торопятся выйти на связь...» Таким видит ближайшее будущее молодой драматург Наталия Мошина: «Мне хотелось показать, насколько огромная пропасть существует у нас между людьми и властью». Ее пьесу «Жара» поставил в театре «Практика» Владимир Агеев. Премьера 15, 17 ноября.
От заката до рассвета
«Сумерки. Сага. Рассвет: Часть 1». Для большинства фанатов вампирской love story по романам Стефани Майер дальше можно не продолжать. Они и так жаждут встречи с обожаемыми героями. Тем более что есть чего ждать. Три фильма их мучили целомудренным занудством любви вампира-вегетарианца (Роберт Пэттинсон) к обычной девушке (Кристен Стюарт), а тут обещают наконец показать настоящий секс по-вампирски. В результате родится ребенок, появления на свет которого боятся даже сами вампиры. Интересно, удастся ли режиссеру Биллу Кондону упаковать все эти события в формат кино для подростков? В прокате с 17 ноября.
Писатель с доставкой
Американца Майкла Каннингема в России знают давно и неплохо. Его романы «Дом на краю света», «Часы» (известен даже тем, кто вообще не читает книг, благодаря экранизации с Николь Кидман в главной роли), «Плоть и кровь» у нас переводили, издавали и переиздавали начиная с 90-х годов. Теперь у всех, кого эти книги не оставили равнодушным, появился шанс познакомиться с их автором лично. Майкл Каннингем приезжает в Москву и встретится со своими читателями и почитателями в Российском государственном гуманитарном университете 17 ноября в 10.30.
Соло из сериала
17 ноября в клубе «ДуровЪ» состоится концерт американского саксофониста Эрика Мариенталя. Его уникальную манеру игры расслышал в начале 90-х джазовый гуру пианист Чик Кориа. И пригласил его в свой проект Electric Band. Затем пришла международная популярность. Эрик Мариенталь один из самых популярных на сегодня саксофонистов. Его музыку и саксофонные соло слышал практически каждый — в телесериалах «Санта-Барбара», «Альф», «Центральный госпиталь», в фильме «Угнать за 60 секунд», в диснеевских мультфильмах. Он выступал с Барброй Стрейзанд, Билли Джоэлом, Элтоном Джоном, Стиви Уандером, Би Би Кингом, Дэвидом Бенуа, Патти Остин и был лидером группы саксофонов оркестра GRP All-Star Big Band.
Ода ящику / Искусство и культура / Художественный дневник / Что в итоге
Я всегда считал, что телевидение — это что-то непонятное для нормального человека. Если человек говорит, что в ТВ для него все понятно, значит, он не профессионал, а любитель. Наверное, поэтому мне никогда не приходило в голову, что я смогу написать летопись телевидения, 80-летие которого отмечается в эти дни. Такое желание возникло недавно, когда я начал прикидывать: кто остался, кто ушел. К сожалению, многие ушли, а уходя, человек уносит с собой знания... Так появилась книга «ТВ живьем и в записи».
Когда мы начинали делать телевидение, ни у кого в мыслях не было, что мы делаем историю. Никто из телевизионщиков не вел дневников. Мы просто работали. Да что там, было время, когда ящик и работой-то нормальной не считался. Когда я был взят на должность старшего редактора и сообщил об этом отцу, он надолго замолчал, а потом проронил одну-единственную фразу: «Ты умрешь под забором Киевской киностудии». В те времена менее престижным, чем Киевская киностудия, был разве что «Киргизфильм». В ответ я пошутил: мол, умру под забором «Останкино». Но отец потом полгода со мной не разговаривал. А когда мой однокурсник по МИИТу ушел из инженеров в журналисты, папа сказал мне: «От него-то хоть статьи останутся. А от тебя что — сотрясение воздуха?» Тогда программы еще не сохраняли в записях. И ощущение, что после тебя ничего не останется, было вполне реальным.
Я жил в эпоху живого ТВ, в эпоху телевидения в записи, в эпоху монтированного телевидения... С тех пор многое изменилось. Это сейчас мы понимаем, что сделали гигантское дело, то, без чего страна не может существовать. Сегодня многое выглядит по-другому. В нынешнем телевидении что-то меня привлекает, что-то категорически нет. О многом я бы промолчал, чтобы не получилось старческого ворчания. Но если бы ТВ совсем мне не нравилось, я бы и не ругал его. Ругают ведь любимых детей, а не чужих. Сегодня мне не нравится стремление быстро, в рекордные сроки сделать карьеру. Все-таки ТВ требует прорастания знаний и ума. Нынешнему ТВ при внешнем блеске и изобретательности не хватает возможности остановиться и задуматься. Мне не нравится торопливость, неосновательность. Те, кто со мной работал, не дадут соврать: в некоторых случаях и матом я крыть умею. Но это не значит, что мат должен быть на экране, в кадре. Мне не очень понятно самоощущение телеперсон, считающих, что они — истина в последней инстанции. Нам,
