Он ошарашивает меня своим ответом.
— Один из директоров компании «Дженерал моторс», — с хитрой ухмылкой вещает он, — сказал так: «Завод, который делает автомобили за 5 тысяч долларов, и они, при этом, еще могут и ездить — это очень хороший завод».
Смеемся. Погода стоит чудесная. Солнце с легкой облачностью….
«Skwierzyna» — гласит указатель перед въездом в город типично немецкого облика.
— Сквежина, — буднично говорит Старик, — сейчас надо найти нашего заботливого внука….
Заботливый внук оказывается очень улыбчивым толстым и бородатым поляком, одетым в джинсы и пеструю рубашку, типа распашонки. На вид ему под пятьдесят.
Старик раскидывает руки и двигается к поляку с намерением дружеских объятий.
— О, ще…, - начинает он и спотыкается на этом слове, видя реакцию толстяка.
— О, только не это, — бородач умоляюще выставляет вперед руки, ладонями вперед, он вполне сносно говорит по-русски, — только не это….
Старик останавливается в недоумении, с дурацки разведенными руками и приклеенной улыбкой. Я тоже не понимаю, в чем дело. Поляк боится мужских объятий? Считает, что за этим последует обязательный и долгоиграющий брежневский поцелуй?
Толстяк сразу же развеивает наши сомнения. Он сам обнимает Старика и довольно увесисто хлопает его по спине.
— Понимаете, шановные панове, — возмущенно произносит он, — весьма обидно постоянно слушать предположения о возможной гибели своей родины.
Мы со Стариком недоуменно переглядываемся.
Бородатый толстяк спешит ко мне и дружески похлопывает по моим плечам, слегка обнимая руками.
— Судите сами, — объясняет поляк для тех, кто не понял или сидел в последнем ряду, — отчего-то каждый из граждан бывших советских республик начинает общение с нами, поляками, именно этой фразой: О, ще польска еще не сгинела? Но почему это моя Польша должна погибнуть? Мне это непонятно и удивительно….
Я украдкой смотрю на Старика и, по его несколько смятенному виду, угадываю, что он собирался поприветствовать встречающего, аккурат этим бравым предложением.
— Даже туркмен приезжал весной, заключать договор о поставке газового оборудования, — продолжает обидчиво поляк и тот: О, шшчэ, пульска ашчэ нэ сгынэла, — передразнил он неведомого посланца великого туркменбаши. — А, с чего бы Польша должна гибнуть? Наоборот….
Я смущенно кривлю губы в улыбке. Как раз это словосочетание было и моей нехитрой домашней заготовкой — порадовать поляка познаниями в польском языке. А, тут — вон оно что….
Вспоминаю сразу же и откуда оно всплыло и запомнилось. Во времена моей молодости по телевизору шли очень популярные польские сериалы: «Четыре танкиста и собака» и «На каждом километре». В первом отчаянные польские солдаты громили немцев. А, во втором — отважный польский разведчик (поручик или капитан Клосс) дурил и водил за нос тех же немцев. А наши солдаты всегда приветствовали своих польских союзников, именно этой фразой. Тогда Польша, действительно, была полностью оккупирована и находилась на краю гибели. Вот она и приклеилась, эта фразочка. Естественно, жизнерадостному толстяку вопрос: «жива ли Польша?» и обиден и непонятен. Тем более, что наши бывшие совки, оказывается, всегда с него и начинают общение….
Несмотря на свой весьма легкомысленный вид, бородач страшно деловит. У него уже все готово к нашему приезду. Некоторое время они со Стариком оживленно щебечут на польском языке, с обилием шипящих и свистящих звуков, а потом ударяют по рукам.
— Вшистко едно пшепадать, бешт тэго дъябла! — азартно говорит Старик.
Поляк просто расплывается в улыбке.
Не ручаюсь за точность воспроизведения фразы, но смысл ее, в переводе на русский такой: «А, все равно пропадать, черт возьми!»
Мы быстро загружаем в джип оборудование, сверяясь со своим списком, чтобы не упустить чего- нибудь нужного. Едем мы, судя по всему, в изрядную глухомань и не хотелось бы возвращаться за какой-то необходимой мелочью. К тому же, возвращение у нас считается очень плохой приметой.
Перекладывая в джип два акваланга улыбчивый толстяк, что-то говорит, качая головой. Я улавливаю только слово «дайвинг».
Да, дайвингом нам, конечно, приходилось заниматься. Причем, иногда в самых суровых условиях….
При погрузке новеньких металлодетекторов фирмы «Minelab», вновь происходит оживленный обмен мнениями.
— Minen…, - слышу я пояснения Старика.
Толстяк вновь расцветает улыбкой, но уже несколько недоверчивой.
По-моему, он прекрасно понимает, чем мы собираемся заниматься. Не в деталях, конечно. Надо только надеяться, что он не выдаст нас местной дефензиве, или, как она у них сейчас называется. Тем более, что его услужливость говорит о расчете на наше ответное взаимопонимание к его вопросу.
Радуют многофункциональные аккумуляторные фонари. Их можно подзаряжать от генератора джипа.
Ну, похоже, все. Раскланиваемся с гостеприимным поляком и стартуем к месту непосредственной цели. Через полтора часа мы уже недалеко от нее.
Пересекаем довольно большую реку Obra (не путать с Одрой) и сразу въезжаем в аккуратный городок, дорожный знак на въезде гласит: «MIEDZYSZECZ».
— Вот и Мендзыжеч, — говорит Старик.
Останавливаемся и фотографирумся возле знака.
— Почему Мендзыжеч, — спрашиваю я, — ведь латинской буквы N в названии нет?
— Таковы особенности фонетики польского языка, — важно отвечает Старик.
— Что-нибудь будем покупать?
— Если только карту, какую подробную с указанием фортификационных сооружений Мезерицкого укрепрайона.
— Думаешь таковые имеются?
— Отчего же нет, — убежденно произносит Старик, — у нас вон воссоздали Линию Сталина. От туристов теперь отбою нет. Так, что там уже такого особенного — ты ведь бывал?
— Да, — говорю, — но все равно людям интересно — доты, траншеи….
— Ну вот. А здесь, судя по описаниям — целые подземные города, многоэтажные доты, своя железная дорога. Сам Гитлер по ней из Берлина прибывал. Наверняка такой комплекс отгрохали… Или, хотя бы начали….
Но на вопросы Старика владельцы маленьких магазинчиков и киосков, торгующих газетами, журналами и прочей полиграфической продукцией, лишь недоуменно поводили плечами.
Старик немедленно приходит в возбуждение.
— Просто удивительно, — говорит он, — такое впечатление, что мы не туда попали. Сейчас посмотрим.
Достает карту. Рассматриваем вдвоем. Карта очень подробная, полукилометровка, правда, на польском языке. Старик скачал ее из Интернета и распечатал.
— Вот «Miedzyszecz», — тыкает он пальцем в карту, — другого тут нет… Вот целых три Кеньшицы — одна называется «Keszyca Kolonia»… Скорее всего, она нам и нужна. Заметь слово Колония — значит, жили чужие, стоял советский гарнизон.
— Согласен, — киваю я головой.
— Правда, тут целая куча маленьких озер, соединенных воедино…, - всматривается в карту Старик, — штук пятнадцать, наверное… И на некоторых написано «Stav»… То есть, это, видимо, система искусственных водоемов… Вероятно, созданных с оборонительными целями и входящими в общую систему укрепрайона.
— Пожалуй, так, — соглашаюсь я, — и вокруг этих ставов или прудов обозначены сплошные леса, в
