ее ростом. — Парня утешить не мешало бы. Отработать ущерб, конечно, он должен, но надо успокоить его боль.
— И как?
— Нет лучшего утешения, чем секс.
Едаков обернулся.
— Уж не ты ли этим заняться хочешь? — прищурился он.
— Дорогой, ты меня знаешь, я смогла бы усмирить и весь легион тварелюбов.
Он пошлепал ее по щеке.
— Ах ты, шлюшка моя бесподобная. Думаешь, мне это понравится?
— Ревнуешь? — подмигнула женщина. — Любишь, значит?
Едаков засмеялся.
— Я правитель общины, всех люблю по долгу службы. Но идея твоя имеет смысл.
— Хорошо. — Светлана дернула плечом. — Тогда кто?
— Виолетта! — крикнул староста, глянув на одну из дверей своего жилища.
Из комнаты наложниц вышла совсем юная девушка и покорно посмотрела на Анатолия Владимировича.
— Деточка, ты знаешь Ломаку?
Виолетта уставилась в потолок, вспоминая.
— Ну, такой крепыш молодой, чернявый, с большими выразительными глазами, — помогла ей Светлана.
— Вроде знаю, — кивнула девушка.
— Так вот, пойдешь к нему, — распорядился Едаков. — Потрахайся с ним пару дней, только смотри, чтобы не влюбиться. Ты мне принадлежишь. Пусть он это помнит, и сама не забывай.
Едаков хотел сказать что-то еще, но снаружи послышались возня и крики. Он осторожно приоткрыл дверь и выглянул. На станции было темнее, чем в его жилище, он не сразу разглядел людей за постом охраны — площадкой, огражденной по ту сторону сеткой-рабицей.
Костя умудрился повалить охранника и вырваться из рук другого. Парень кинулся на сетку и вцепился в нее.
— Староста! Верни мне Марину! Верни!
Из будок охраны, стоявших по бокам от входа в жилище правителя, выскочили несколько человек.
— Угомоните его немедленно! — закричал Едаков.
Но бурлившее в сознании Ломаки отчаяние придавало ему сил. И крохотная нить надежды… Тонкая, ломкая соломинка, за которую он хватался… Беременность Марины. Он вдруг увидел в этом какое-то волшебное явление и больше не воспринимал положение жены как нечто плохое и сулящее большие проблемы и страдания. Нет. Это могло спасти ее, а значит, и его. Ведь он не видел жизни без Мерины. Весь мир сейчас рушился вокруг. Все переворачивалось в огромной мешанине горя. И в этом ужасном хаосе для него засветилась искорка надежды. Крохотное чудо новой жизни, что билась в теле его возлюбленной.
— Охотники забрали двух человек! Они забрали двух! Ты должен ее вернуть! Это против правил! — кричал Константин, расталкивая охрану, с тупым упорством кидающуюся на парня, который никогда не показывал своей силы, а сейчас выглядел просто несокрушимым.
— Что за бред? — пробормотал староста.
— Она беременна! Они забрали двух человек! У нее ребенок будет!
Староста обернулся к жене и шепнул:
— Черт, это как понимать?
— Бредит. Никто не подтвердит. А если мы предъявим ультиматум тварелюбам, то отношения с ними испортим. Да и нельзя считать комок слизи в брюхе девки человеком.
И Константин замер. Светлана старалась говорить тихо, но каким-то непостижимым образом напряженное, граничащее с безумием сознание парня уловило ее слова.
Он, мгновенно окруженный полудюжиной охранников, вперил в старшую жену старосты взгляд. Отшатнулся от сетки и вдруг резко рванулся. Стальная рама, в которую была заключена рабица, не выдержала натиска и, подавшись вперед, рухнула.
— Я тебя убью, сука! — завопил Константин. Он понял, что теперь нет никакой надежды. А без Марины этот мир может лететь ко всем чертям. — Мой ребенок — не слизь!
Охранники сбили его с ног и тут же стали осыпать ударами кулаков и тяжелых ботинок. Светлана схватила мужа за локоть, уволокла в жилище и захлопнула дверь.
— Виолетта, вернись в свою комнату! — строго сказала она наложнице. — Потрахушки отменяются!
— Ты чего? — пробормотал Едаков.
— Этот ублюдок перешел границу дозволенного, — прошипела старшая жена правителя общины. — Будь мужчиной, посади его в клетку! Он очень опасен!
— Арестован? — Жуковский уставился на Селиверстова, который подошел к нему минуту назад. — Бедный парень, — вздохнул начальник питомника.
— Кто бы мог подумать, что тихий и безропотный Ломака способен учинить такой дебош, да еще покушение на главу общины.
Жуковский сделал несколько шагов вперед, оказавшись между массивных бревен, усеянных рогачами. Издали, из земляных пещер, как обычно, доносился гул медведок.
— Знаешь, Василий, все в нашей жизни — вопрос выбора. Мы, человечество, выбрали действием одних и бездействием других свою судьбу. И этой судьбой стала гибель цивилизации. Потом те, кому посчастливилось спастись, а может, и, наоборот, очень не посчастливилось, тоже сделали свой выбор. Постараться жить дальше и поглядеть, что впереди. Каждый решал по-своему. Аид. Тварелюбы. Падшие. Мы. И мы существуем, пожиная плоды своего выбора.
— К чему ты клонишь, я не пойму?
— К тому, что наш выбор может повлиять на судьбу парня.
— Но он покушался…
— Перестань. Он в состоянии аффекта. А мы можем заступиться. Его жена беременна, и это очень щекотливая ситуация, учитывая, что нельзя красть двух человек.
— Да, только по какому закону беременная женщина считается не одним человеком?
— По закону разведения жуков. Мы не едим самок, которые готовы отложить яйца. Это запрещено.
— Ты сравниваешь человека с жуком? — поморщился Василий.
— Да мы и есть жуки, которых выращивает наш гарант и заботливый правитель Едаков, чтобы чертовы фанатики могли приносить жертвы матери всех тварей! — Сказав это, Андрей протянул вперед руку, и на нее тотчас сел крупный рогатый самец. — Как считаешь, что они думают о нас? — улыбнулся начальник питомника, разглядывая насекомое, которое вертелось на ладони, перебирая лапками, расправляя и складывая крылья.
— По-твоему, они думают?
— А вот это наш выбор: считать их безмозглыми или думающими. Но если ты представишь себе мысли этих жуков, то мир вокруг перевернется.
— Ты все еще пьян? — усмехнулся Селиверстов.
— Может быть. А ты все еще слеп? Только пью я оттого, что вижу происходящее вокруг. А ты слеп не потому, что выжег себе глаза фосфором, а потому, что не хочешь замечать происходящее вокруг. Это наш выбор?
— Мне тоже жаль парня, но…
— Тогда давай не будем жуками, которые не думают, Вася.
