– Невспоминаем. Вернемся к моей прежней аналогии: опиши солнце в полдень. Круглое, яркое и слепит. Что еще? Как ты вообще жил, не видя самого себя? Ты вспомни, как ты одевался! Имел деньги, но все носил строго по моде. Я точно помню: ты терпеть не мог свой костюм, коричневый с отделкой тесьмой, ведь так? Ты его норовил расстегнуть и вывернуть полы. Или вообще снять. А потом снова надевал.
– Не замечал, – удивился Шарль. – Хотя…
Он надолго замолчал, обдумывая услышанное. Пусть думает. Ему полезно. Никуда он не денется от нас и от себя самого, поскольку уже начал разговаривать и готовить конфеты.
– Что же мне нравилось, по-твоему? – уточнил Шарль, тихонько позвякивая ложкой по краю глубокой миски – у нее звук характерный, я опознала.
– Мари сказала, что ты без ума от льняных рубашек. Именно от льняных, серых. Ты их покупал и никогда не носил, это ведь не принято в обществе. Я подобрала тебе три штуки, с шитьем и отделкой. Еще ты любишь, когда за приготовлением конфет наблюдают, охают, хвалят и пускают слюни. Но лишаешь себя и этой радости.
Джинн возмущенно фыркнул. Я порылась в кофре и кинула через плечо, не оборачиваясь, рубашки. Шарль поймал, засопел, захрустел пакетом и поцокал языком – пробрало. Еще бы, мы с Семеном весь базар обошли, выбирая. Потом подняли на ноги ателье Ушковой – и нам добыли нечто несусветно редкое, чего не купить нигде в столице и ни за какие деньги. Коллекционные, их вырвали из лап вороватого слуги некоего неизвестного ценителя, так пояснила нам Анна Ушкова, гордо передавая добычу.
– Это уже чересчур, – возмутился в полный голос Шарль, вскрывший бумажную упаковку. – Вы их украли? В дикой стране нельзя ничему удивляться. Это мои вещи! Я заказывал их по мерке в…
Он тяжело вздохнул и затих. Семен пребольно пихнул меня в бок и, согнувшись пополам на своем стульчике, расхохотался с истерическим взвизгиванием. Еще бы! Он вчера поспорил, что вещи «те самые». Мы с Анной отмахнулись: добыты через седьмого посредника, окольным путем – так не бывает… Я попыталась представить себе, кто из посольских обокрал Шарля, и тоже рассмеялась. Кое-как отдышавшись, мстительно сообщила джинну:
– Это не у нас воруют, а у вас. Ваши воры получили мзду за вещи, а мы общались с честными ликрейскими перекупщиками.
– Сколько с вас взяли? – невольно проявил интерес Шарль.
– В долг получено, платила Анна, – призналась я. – За три штуки пятнадцать рублей.
– Не понимаю, – отчаялся Шарль и пробормотал невнятно несколько ругательств на родном языке, нелестно отзываясь о вкусе, воспитании и уме посольских служащих. – Варварство! Я заплатил в десять раз больше… И я извиняю тебя, Бэкки. О да, это самые ценные вещи из имущества моей прежней жизни, поскольку о них я вспоминал, а вот о прочем – нет. Я даже, пожалуй, надену вот эту.
– Следи за шоколадом, отравитель, – занервничал Семен.
Шарль снова фыркнул и не ответил. Зашуршал тканью, довольно вздохнул. Я скосила взгляд на Семена. Он ободряюще дрогнул бровью и приподнял уголок губы. Мол, все путем, дожимай его.
– Шарль, у тебя приятный голос, гораздо лучше прежнего. Тот был бабский, с придыханием и мягкий до противности. Настоящий – вполне нормальный, даже мужественный.
– Тембр интересный, – включился в разговор Семен. – Ты ведь поешь?
– Ну уж нет, я вам не игрушка, – возмутился Шарль. – Петь не буду.
У меня потеплело на душе. Мы уже, можно сказать, победили. Он больше не шептал, а нормально говорил, достаточно громко и внятно. Он считал вслух пропорции ингредиентов шоколада, хвалил ваниль и ругал ананасовые цукаты. Он так долго молчал, что устал молчать. У джиннов, мне отец сказал, очень тонкий слух. Такова особенность магов, много сил отдающих акустике: они настраивают себя и обретают чуткость к иному, внешнему. Шарль полностью осознает, что мы ему не врем и у него по-настоящему приятный голос. И для него это очень важно.
– Шарль, – решительно начал Сёма, – ты понимаешь, что после двух часов изучения этой стены любая внешность выглядит выигрышно? Я тебя прежнего не знал, мне-то можно обернуться? Я тебя по морде не бил, вазой не стукал. Что еще эта сумасшедшая вытворяла?
– В уязвимое место, – не удержалась я от комментария.
– Рена, это о тебе Бризов говорил, что жениха такой найти можно только после обработки несчастного на покорность магом-пси?
– Ага.
– Шарль, ты уверен, что хочешь в ее памяти остаться идеальным? – вкрадчиво уточнил Сёма. – А ну как она надумает опять в невесты? Не отобьешься, тебя застали с ней наедине, это есть в протоколах. У тебя воспитание, титул, слава героя-любовника, а у нее… Представь, каждый день и всякую ночь в обществе этой, как ее зовет лучшая подруга, монстры…
Семен обреченно махнул рукой. За нашими спинами воцарилась длительная тишина. Шарль больше не считал и не ругался. Он думал. А я злилась. Что за свинство объявлять меня монстрой и мною пугать джиннов? Вдруг у меня тоже разовьется комплекс неполноценности?
– Ладно, – тяжело вздохнул Шарль. – Может, так будет правильно. Сейчас я формочки закончу, чтобы их не испортить. Вы умудрились найти в этой дикой столице готовые, но они не для всех конфет хороши. К тому же выбора у меня нет, потому что пора пить чай. А как его получить, сидя под покрывалом, я себе не представляю. Но запомните, вы сами этого хотели – увидеть джинна.
Мы с Сёмой переглянулись. Не знаю, что подумал он, а я вспомнила известную в Ликре книжку про сына знатного вельможи, родившегося негром. Представила себе синеглазого чернокожего – и захихикала. Рассказала Шарлю о своих подозрениях, чтобы не подумал, будто я над ним смеюсь. Я же не над ним в общем-то, а над своим воображением. Шарль мои догадки опроверг…
Семен тоже порадовал. Припомнил пиратов, радикально и неизлечимо одноглазых и одноногих, часто еще и одноруких, с серьгой в ухе и красным носом застарелых пьяниц. Шарль не выдержал – стал подхихикивать с нами. Наверное, он и не предполагал, насколько у некоторых все может быть плохо с внешностью. Опять же опроверг.
Я отдышалась и изложила историю нашего привидения и описала его новый образ адского машиниста.
– Не видел за всю жизнь ни единого привидения, – посетовал Шарль. – Я сомневался в правдивости легенды. Думал, фантом старого фон Гесса периодически вызывает нынешний ректор для поддержания своей значимости и незаменимости. Неужели настоящий?
– Он на журналистов вчера наехал паровозом так, что заикались до вечера, – охотно сообщил Семен. – Я только краешком глаза видел. Красиво. Пар валит, черный дым повыше, пламя на полкабинета, грохот. Мы уже входили, но сразу дверь закрыли и стали пережидать в коридоре. Боязно. А уж усищи у него… У тебя усы есть?
– Небритость, – с раздражением пожаловался Шарль.
– О-о, ты собирался с Ренкой целоваться? – невозмутимо уточнил Сёма.
– Нет, больше к этой особе и не подойду, – истово поклялся Шарль. – Я очаровывал принцесс, мне раскрывали коды сейфов жены банкиров, меня боготворили наследницы богатейших состояний мира. Мне ни одна монашка не отказала! И вдруг так позорно завершить карьеру… С ребенком не справиться!
– Так не завершай, – посоветовала я. – Вроде ты еще нестаренький, судя по голосу.
– Тридцать один год, – легко сознался Шарль. – Но, во-первых, я больше не джинн. А во-вторых… я сижу в тюрьме. Меня скоро будут судить и потом казнят. Какая тут карьера…
Семен облизнулся и покосился в сторону окна. Сумерки. Глаза притерпелись, но все же света явно мало. Надо бы попросить лампу. Да и конфетами пахнет невыносимо вкусно. Сидеть глотать слюни и пялиться в темнеющую стенку, заучивая наизусть рисунок трещин в штукатурке, – это настоящая пытка. Мне почему-то казалось, что мы управимся быстрее. Ноги затекли, смотреть на фишки и карту маршрута игры «Экспресс от моря до моря» уже не просто тошно, а противно до омерзения.
– Шарль, ты хотел бы вернуться домой, во Франконию?
– Нет, – ответил он сразу и резко. – Меня там никто не ждет, кроме служителей ордена. После провала от меня отрекутся. Очень возможно, сведения о моих прежних делах уже переданы властям и меня ищут. Там у меня нет ни имущества, ни дома. – Голос снова дошел до шепота. – Вы зря пришли. Нет разницы – сейчас я умру или чуть позже. Иного не дано. Помнишь свой вопрос, Бэкки? Про удачу и судьбу. У меня
