Не было пальцев, скользящих по его волосам, ласкающим его плечи, спину, ощупывающих лицо? И было во всем этом что-то запредельное, невоспринимаемое разумом, невозможное... Его силы и страсть были безграничны, и не было для них ни времени, ни пространства...
Сколько длилось это безумие и сколько лежали они в темноте, обессиленные, опустошенные? Час? Пять? Десять? Для него было безразлично: вечность прошла или мгновение... Свершилось то, о чем он мечтал, или только пригрезилось ему?
Неожиданно она отодвинулась, завозилась в темноте, с трудом отодвигая панель тайника, и выскользнула наружу. Все еще пребывая в состоянии какого-то странного оцепенения мыслей и чувств, он двинулся за ней следом. Жмурясь от яркого света ламп, молча стоял и смотрел, как она одевается, безуспешно пытаясь приладить разодранные части одежды. Сауна была пуста. Стулья перевернуты, на столе и на полу остатки еды, лужи пролитого вина. И — тишина.
— Таня, — тихо сказал он, пытаясь взять ее за руку.
Она отпрянула с испугавшей его яростью.
— Уйди! — В прекрасных, влажных от обиды и ярости глазах ее плескалась ненависть. — Никогда больше не подходи ко мне! Ненавижу!
— Но...
— Как же я тебя ненавижу! Будь ты проклят, подонок! — Она бросилась к двери, растрепанная, полураздетая, долго возилась с замками, наконец, распахнула дверь и исчезла.
Он долго смотрел ей вслед, раздавленный, опустошенный... И вдруг улыбнулся:
— Целовала... Я помню! Это был не сон... Целовала...
Жена сидела на кухне, просматривая какие-то отчеты. Мельком взглянула на меня:
— Привет, — и вновь углубилась в бумаги.
Я молча положил перед ней кассету и сел напротив.
— Что это? — удивилась она.
— Видеокассета.
— Это я поняла. Зачем ты мне ее суешь, да еще с таким видом, словно там порнофильм с моим участием?
Я молчал. Наши взгляды встретились, и на ее скулах медленно проступили красные пятна. И все же надо отдать ей должное, держалась она превосходно.
— Знаешь, что самое поганое? — спросил я. — Парень этот, который тебя так тщательно обхаживает на этой пленке, — мой клиент. Он или его люди убили моих друзей, и я его возьму. Рано или поздно, но возьму. И когда мы с ним встретимся...
— Убьешь? — кисло усмехнулась она.
— Нет, — покачал я головой, — но почему-то мне кажется, что не смогу смотреть на него так... как если бы этого, — я кивнул на кассету, — не было... Я его возьму. Я буду весь из себя герой, и все такое... А он — бандюга и говно... Однако будет во всем этом какая-то червоточинка. Словно я виноват в чем-то... Я ведь не виноват в том, что у меня жена — блядь... А будет получаться, как будто виноват... Будь все это у вас по страсти — я бы понял, а так... Он тебя просто использовал, чтобы досадить мне. И знаешь, что еще... Я смотрел эту кассету... У вас все было как у кроликов. Без чувств, без эмоций, как физической работой занимались... А смысл?
— Чтобы нагадить тебе, — механически повторила жена, — стало быть, заказа не будет...
Я посмотрел на нее с искренним любопытством: такой я ее видел впервые — словно пелена с глаз спала.
— Ты сумасшедшая? — спросил я. — Мы прожили с тобой столько лет, у нас дети...
— Ой, оставь, — поморщилась она, — все что угодно, только не эта ширпотребская песня: «Ты мать моих детей, как ты могла?!» Можно подумать, ты мне никогда не изменял... Рассказывай кому-нибудь другому. Работать в блядской конторе и...
— Могу и по морде дать, — предупредил я.
— Не дашь, — уверенно заявила она, — я тебя хорошо знаю — не дашь.
— Так хорошо знаешь?! — удивился я. — Может быть, ты знаешь и то, что нам теперь дальше делать?
— Да мне все равно, — вызывающе заявила она, — можешь остаться, но чтобы в этом случае я от тебя сентенции не выслушивала — можешь вволю наораться сейчас, если хочешь... А можешь уходить — проживу. Семью, как ни крути, содержу все же я, а не ты...
— При чем здесь это? — опешил я. — Почему ты все всегда сводишь к деньгам? Неужели ты не способна думать ни о чем другом?
— Способна, — равнодушно сообщила она, — а о чем ты хочешь поговорить? Об этом? — она кивнула на кассету. — Ну давай поговорим... Что я тебе могу сказать? Да, виновата. Нехорошо получилось. Прости меня, дуру. Можешь простить — оставайся. Не можешь — уходи. Поверь: даже алименты с тебя требовать не буду — не те деньги...
— И это — все? — удивился я.
— А что еще? — недоуменно посмотрела она на меня.
Я не находил нужных слов, чтобы объяснить ей, как-
то разорвать эту нелепую ситуацию...
— И тебе совсем не жалко? Того, что все рушится, что столько прожито, и вдруг...
— Жалко, — бесстрастно сказала она. — Мартынов, я не понимаю, чего ты от меня хочешь? Поорать? Ну, поори, назови как-нибудь... Только давай закончим с этим хоть как-то... Что ты ждешь от меня? Расскаянных воплей стоя на коленях? Тебе это поможет?
— Обидно, что такие, как ты, всегда правы, — сказал я и поднялся, — да и вообще, любые подлецы почему-то всегда как-то... сильнее, что ли... Отряхнулась и пошла... А самое обидное, что тебе даже не стыдно. Разговор неприятен, мечтаешь его поскорее закончить, но ведь после всего этого ты не изменишься. Ничуть... Наверное, то счастье, которое у меня было, я сам себе и придумал...
Она терпеливо ждала, пока я выговорюсь. Это одно из важнейших качеств для бизнесменов — умение ждать. Я это понял и замолчал. И откуда-то пришло отчетливое понимание того, что она проживет жизнь намного счастливее, чем я. Богаче, безболезненней... Не сожалея ни о чем.
— Да, наверное, так и надо жить, — задумчиво сказал я, — нас ведь с детства этому учат: упал, встал, отряхнулся, и пошел дальше... Только я так не смогу...
— Учись, — сказала жена мне в спину. Она любила, когда последнее слово оставалось за ней...
По дороге в отдел я купил литр водки и банку консервированных огурцов. Надо было бы взять закуски побольше, но хотелось банально напиться — быстро и до беспамятства. В отделе было тихо, рабочий день кончился, и, кроме дежурного, все разошлись по домам. В кабинете я накрыл стол газетой, поставил на нее бутылку, извлек из тумбочки кружку...
— Ты выгладишь, как человек, наступивший на грабли, на которые кто-то насрал, — сообщил мне от дверей знакомый голос.
— Привет, Катя, — меланхолично приветствовал я Беликову, — водку будешь? Вот... Решил напиться, — за-чем-то пояснил я.
— Да ну? — удивилась она, вытаскивая из ящика своего стола многочисленные, вкусно пахнущие свертки.
Я долго молчал, глядя, как ловко и быстро нарезает она колбасу, хлеб, сало, потом меня осенило:
— Ты ждала меня! Знала, что я приду и попытаюсь напиться...
— Для этого не нужно быть Спинозой, — не стала скрывать она. — В России у всех одно лекарство от
