И я еще раз прижимаюсь губами к ее теплым, мягким и прекрасным губам. И она отвечает мне. Тепло, мягко, эротично. Мы лежим на самом пекле и обмениваемся теплом друг с другом. Теперь наверху три солнца. И когда Солнце, смущенное нашим видом, прячется за облако, нам хватает тепла и без него.
Без четверти двенадцать. За эти два часа с нами что-то происходит. Это магическое время. Я уже говорил, Братья & Сестры, что существуют волшебные мгновения.
Осло.
Норвегия.
Европа.
Мир.
Млечный путь.
Космос.
Действительность.
И эти волшебные мгновения сейчас здесь, со мной и с Клаудией. Их так же трудно понять, как и то, что когда-нибудь ты умрешь. И, может, только генерал Любви и Маленькая Буря способны пережить подобные мгновения. Во всяком случае, они ощущаются как редкие, действительно великие мгновения жизни.
Что-то в этом роде я хотел сказать вслух.
Чего-то, чего я еще никогда не говорил.
Никому.
Ни родным, ни друзьям, ни даже самому себе.
Но я люблю.
Позвольте мне сказать это еще раз.
Это мучительно.
Стыдно.
Как будто ты, мужчина, плачешь у всех на глазах.
Генералу Любви, может быть, легче.
И все-таки я говорю.
Я люблю тебя, Клаудия.
И помимо своей воли неожиданно произношу эти слова вслух.
Они вылетают из меня, и я испуганно закрываю рот обеими руками. Если бы Солнце не позаботилось, чтобы я уже изрядно загорел, Клаудия увидела бы, что я стал красным как рак.
И она отвечает мне — я почти не поверил, но эти слова вырвались из нее так же, как из меня, — просто мозг произносит то, что думает, без всякого фильтра и всякой проверки.
Клаудия отвечает:
— Я тоже тебя люблю.
И если бы ее кожа не успела загореть, я бы непременно заметил, что она покраснела. Клаудия прижимается лицом к моей шее и плечу, и мы парим. Одинаково красные. Одинаково счастливые. И одинаково переполненные тем магическим часом, который тянется, тянется и, очевидно, оставит свой след уже на всем дне.
Я забываю все, что мне предстояло сделать, я только обмениваюсь теплом с Клаудией. Которую я, безусловно, люблю.
— Солнце — крутой бог, — шепчем мы друг другу, словно это вечерняя молитва или что-нибудь в этом роде.
До тех пор, пока не начинают звонить мои часы-будильник. Наверное, я неправильно их поставил. Потому что до двенадцати еще несколько минут. Я начинаю жутко спешить. Вскакиваю, хватаю одежду, и если бы можно было одеваться на бегу, я бы непременно так и сделал. В дикой спешке я объясняю Клаудии свой ПЛАН.
— Ты реально спятил, — говорит она и не хочет меня отпускать. И я тоже не хочу ее отпускать. Но ПЛАН есть план. Она хочет идти со мной, хотя через двадцать минут ей надо быть на работе.
И Солнце и Клаудия машут мне на прощание, пока я мчусь вниз по лестнице и прыгаю на велосипед. Генерал Любви опаздывает на битву!
— Эй, Сёс! — опоздав на двадцать минут, я пыхчу, как рыба, выброшенная на берег. Сёс сидит у окна в глубине зала. Она уже почти сжевала свой багель и теперь пьет кофе. Рядом на столе лежит мобильник.
— Я уже думала, ты не придешь. Много работы?
— Ужасно! — отвечаю я и поглядываю на велосипед, чтобы убедиться, что на него никто не зарится.
— Как я понимаю, ты гонял по всему городу? — спрашивает она.
Я только киваю и иду к прилавку, чтобы сделать заказ. Франк, должно быть, еще не пришел. И это отлично.
— Между прочим, братик, сюда заходил твой музыкальный друг Франк, — говорит Сёс.
— Черт! — произношу я громко и отчетливо, но про себя. Ошибка в расчете? Для генерала Любви это недопустимо. — А куда же он делся? — спрашиваю я и кручу головой во все стороны.
— Он только кивнул и ушел. Похоже, он кого-то искал. Он ведь… — Сёс не закончила предложения, и я вопросительно поднимаю брови. Но неожиданно звонит ее мобильник, это, наверное, из магазина. Придирчивый покупатель. Не могут найти нужный товар. Сёс пытается объяснить, но ее не понимают. Она раздражается и наконец говорит, что придет через десять минут. Завернув недоеденный багель в бумагу, она допивает кофе.
— Забыла спросить у тебя одну вещь, братец, — говорит она перед тем как уйти. — Если ты сегодня был так занят на работе, то почему твой шеф говорит, что ты уволился с работы из-за болезни?
Так же, как есть магические мгновения, есть и трагические. И это одно из них. Они похожи на магические. Но только тем, что и в них время растягивается, как жвачка. Через несколько секунд после того, как Сёс задала мне самый подлый вопрос, какой я только мог себе представить, она смоталась из кафе. Но за эти секунды бедный Адам понял, что еще не изжил в себе черепаху.
Никакой он еще не взрослый.
Он маленький сопляк, которого легко поймали на месте преступления.
Запустил обе руки в кассу.
А голову — в ведерко с мороженым.
— Солнце — вонючий бог, — шепчу я самому себе и не могу выдавить из себя ни одного разумного ответа. И Сёс это видит.
— Кажется, нам с тобой вечером придется поговорить по душам.
Я мотаю головой, потому что вообще не собирался говорить об этом ни с кем из моего семейства.
— У тебя нет выбора, — говорит она и поправляет темные очки. — Кроме того, у меня есть подозрение, что ты со своим Франком проворачиваешь делишки, которые мне определенно не понравились бы. Ты реально шизанутый.
Я сижу, упершись подбородком в нижнюю пуговицу. Адам-Дусте-Кладам-Идиот-Радам разинул рот так широко, что в нем могла мы свить гнездо целая стая грифов. Что они и сделали. Грифы чуют падаль издалека и слетаются на запах моего трупа.
Пока я сижу в «Багель & Джюс», Братья & Сестры, два грифа забираются мне в рот и один на голову. Они крутят блестящими черепами с горбатыми носами, смотрят горящими глазами и нюхают меня. Они ждут, что в любую минуту я упаду замертво, и тогда они смогут приступить к трапезе.
Я выхожу из кафе и тащусь в центр. Я еще не знаю, куда и зачем. Но неожиданно оказываюсь перед дверью Франка и звоню.
— Совсем спятил? — спрашивает он и впускает меня в квартиру. Он сидит на балконе под большим зонтом и пьет «Севен ап».
— Бломпфф, — отвечаю я, потому что говорить по-человечески, имея в глотке двух грифов, реально невозможно.
Маленький Адам ползает по полу балкона. Но почему-то медленнее, чем обычно. Может быть, пол
