устройства, которые можно устанавливать под зданиями, находящимися на опасных участках земли, чтобы нейтрализовать вредные излучения, идущие из зон энергоактивности. И я уверен в существовании «живых нейтрализаторов» — людей, вбирающих в себя эту энергию и использующих ее по своему усмотрению. А какие возможности подарит все это медицине?! А нефтяной отрасли? А авиации? Это же нужно изучать!
— Я счастлив, — уныло отозвался я. — Мне бы вашу уверенность. Все во что-то верят. Священники — в Бога, ученые — в возможности науки, богатей — во власть денег, политики — в свою вседозволенность. А я… Не будем о грустном.
Я положил перед Батюшкиным ксерокопию фотографии Кирилла Игонина.
— Что это? — заинтересовался Батюшкин, дотрагиваясь до лежащих на холодильнике очков. — Фотография? Старинная… Зачем ты мне это показываешь? Я ничего не смыслю в фотографиях и понятия не имею, кто этот человек.
— Меня интересует не человек, а здание за его спиной, — сказал я. — Там видны какие-то барельефы. Вы можете установить., что это за дом?
Батюшкин поправил сползавшую резинку, которая заменяла ему дужки очков, и внимательно осмотрел фотографию.
— Да, — ответил он, — задний план виден достаточно хорошо. Барельефы просматриваются явственно, думаю, я смогу помочь
— Замечательно! — обрадовался я. — Тогда я оставлю вам эту ксерокопию и позвоню… — Когда вы сможете дать ответ?
— Да хоть сейчас, — неожиданно для меня сказал Батюшкин. — Мни дом мне хорошо знаком. Мне нравилась его архитектурная идея. Есть чему поучиться. Это недалеко от Большого театра. Сейчас я уточню по карте его номер, он вновь скрылся в комнате и через несколько минут вернулся уже с атласом, раскрытым на нужной странице.
— Вот, — отчеркнул он ногтем нужный мне дом. — Если верить карте, то его номер восемнадцатый. А фотографировали, стало быть, из дома под номером девятнадцать. Вот он. Могу еще чем ни будь быть полезен?
— Спасибо, Савелий Варфоломеевич, — поблагодарил я. — Вы невероятно облегчили мне задачу и сохранили кучу времени. А сейчас извините меня — я должен бежать. Дела…
— И опять пропадешь на год-два? А я только хотел рассказать тебе о влиянии энергоактивных зон на разные цивилизации, про теорию солнечной активности Чижевского, о новом биодатчике, формирующем не только земные, но и внеземные излучения… Может быть, все же задержишься на пяток-другой минут?
— Нет, спасибо большое, Савелий Варфоломеевич! — испугался я. — В следующий раз зайду. Сейчас у меня слишком много неотложных дел.
Понятно, — вздохнул старик. — Ну что ж, ты заходи, не забывай. Скучно мне здесь одному. А я с тобой с удовольствием поделюсь самыми последними разработками и догадками. Вобшем, ты заходи, хорошо?
— Хорошо, — сказал я и, простившись, вышел.
С Савелием Варфоломеевичем мы познакомились лет шесть назад, когда я расследовал ряд грабежей и убийств, совершенных его сыном. Батюшкин- младший был не просто подлецом, это была отъявленная сволочь, не гнушавшаяся ни изнасилованиями, ни
зверскими избиениями детей и стариков. Неоднократно он обворовывал и квартиру собственного отца. Правда, Савелий Варфоломеевич не подавал заявлений в милицию и никогда не рассказывал мне про эти случаи. Эти «эпизоды» трудовой деятельности Батюшкина- младшего стали мне известны от него самого. Я взял его на квартире его же друга, отбывавшего в тот момент срок за кражу. Нет, он пришел туда не в гости и уж совсем не для того, чтобы помочь женщине, оставшейся после ареста мужа с двумя малолетними детьми. У мерзавца просто оказался доступ к ключам от квартиры, да и распорядок дня осиротевшей семьи он знал неплохо… А вот отец его был человеком прекрасным. Как же это получилось? Ведь я точно знал, что воспитанию сына Батюшкин-старший уделял много сил и внимания, хоть и нелегко было поднимать его в одиночку после смерти жены. Разумовский сказал бы: «Неисповедимы пути Господни». Батюшкин-старший пытается найти утешение в свои «энергоактивных зонах» и «пещерах», повлиявших на становление характера его сына. А старина Фрейд… Я думаю, он и здесь выкрутился бы…
— Есть успехи? — спросил ожидавший моего возвращения Разумовский.
— Есть, — похвастался я. — Правда, пришлось выслушать лекцию о влиянии зон на человека. Только не тех, в которых сидят, а тех, в которых… находятся. Вкупе с солнечной активность и определенным расположением подземных пустот.
— Бывает, — сказал безжалостный Разумовский. — А меня опять оштрафовали.
— Бывает, — не остался в долгу безжалостный я. — А теперь готовь бумажник, мы снова трогаемся в путь.
— Куда?
— В дом, где была сделана эта фотография. Я думаю, что дело не в надписи. Когда там, в офисе, Белов встал у окна в своей «манерной» позе, она оказалась настолько схожа с той неестественной позой манекенов, в которой фотографы заставляли мучиться желающих получить снимок клиентов, что мне тут же пришла на ум фотография Игонина. А потом я увидел острый шпиль, на крыше здания напротив и подумал, что это очень хорошим способ дать примету места захоронения клада.
— Так просто? — удивился иерей. — Даже как-то подозрительно просто…
— Тем не менее никто до нас не додумался до этого. А может, и додумался. Но знать дом — это хорошо, а вот что дальше делать Это я и хочу выяснить на месте. Заодно и порасспросить, не происходило ли в последнее время чего-нибудь странного или необычного. Может, я и ошибаюсь… Поехали?
— Честно говоря, я предпочел бы пройтись пешком, — страдальчески сморщился иерей.
Терпи, — сделал я суровое лицо. — Со старателей на Клондайке драли по три шкуры за одежду, инструменты, еду, жилье и собачьи упряжки. Вот там была лихорадка, так лихорадка. А у нас озноб, а не лихорадка. И мы хоть знаем, за что страдаем. Иерей вздохнул и с покорностью истинного христианина направился к дверям. Я положил в кошелек еще несколько купюр на случай встречи со «старателями дорог» и последовал за ним.
— Вот эти барельефы! — победно оповестил я, указывая на фасад дома. — А вот и окна, возле которых запечатлел себя на память потомкам господин Игонин…
Остановив машину у тротуара, мы прошли сквозь грязный сквозной подъезд и оказались во внутреннем дворике. Уютный, тихий скверик, дарящий тень и прохладу огромными многолетними ивами и благоухающий рядами аккуратно подстриженных кустов. На двух замысловатых, явно сколоченных руками местных умельцев скамейках сидели чинными рядами востроглазые старушки. Нужную нам дверь мы отыскали без труда — это была единственная квартира во всем доме, имевшая отдельный вход в виде небольшой деревянной пристройки-тамбура, украшенного выцветшей на солнце табличкой: «Клуб ветеранов».
— Опоздали, — сказал я, подергав дверь. — Сторожа, насколько и понимаю, здесь нет… Кхм…А вот это уже интересно, — указал я на косяк двери. — Кто-то нас опередил… Видишь эти следы от фомки Явно свежие.
— Может быть, кто-то из администрации ключи забыл? — предположил Разумовский. — Или обыкновенный «домушник»?
— А вон старушки сидят. Эти-то точно все знают. У ни и спросим. Совсем не удивлюсь, если расскажут не только кт жил в этой квартире до революции, но и чем была знаменита двоюродная сестра его любимой тетки. Только расспрашивать тебе придется. Такие вот бабки «легенды» разваливают не хуже заправских контрразведчиков. Посмотрим, не забыл ли ты еще азы получения информации…
«Азы» Разумовский не забыл. Вскоре мы узнали, что «Клуб ветеранов» организован здесь более десяти лет назад, а до этого здесь была библиотека, а до этого частная квартира, а до этого коммунальная квартира, а до этого здесь располагался архив конюшен, а до этого…
— Что это за следы на дверях? — спросил иерей. — Или залезть пытались?
— Пытались, батюшка, пытались, — в один голос заверили старухи. — И даже залезли. Все переворошили, обои так попортили, словно кот когтями рвал, паркет покорежили, но ничего не взяли.
