можно. Тяжело, с кровью и потом, но можно. А вот как вернуть потерянное поколение? Поколение без веры, без памяти, без доброты? Поколение без образования и воспитания?.. И все равно не погибнем, — улыбнулся он. — Русский народ — очень сильный народ. Сильный и мудрый.
— Теоретически все это хорошо, — вздохнул Никитин, — а практически… Да вот взять, к примеру, вас: вы ведь тоже не в гости к старому коллеге зашли, о здоровье да о делах справиться. Мои жалобы выслушиваете, поддакиваете, а у самих в глазах меркантильный интерес плещется. И судя по тому, что вы опять вдвоем в наших краях объявились, могу с уверенностью предположить, что приехали вы отнюдь не «добро и любовь» нести. Готов свою голову против пивной бутылки поставить — скоро в моем отделе опять начнутся проблемы и неприятности. Угадал?
— Увы, Семен Викторович, угадали, — вздохнул я. — Но мы-то как раз «сознательные грешники». В нашем случае бездействие — куда большее зло, чем любое действие. Хотели узнать существующее положение дел да кое-какой помощи попросить. А теперь не знаем, что и делать: Сергеева нет. Рыбина нет. А Бураганов работает? Ничего о нем не слышали?
— Слышал. Уволился Бураганов.
— Так… Кто же работает?
Никитин только пожал плечами:
— Прокуратура.
— Нет, туда мы точно не пойдем, — решил я. — Если милиция хоть когда-то была «народной», то прокуратуру испокон веков власть использовала, как дубинку. А в разум и сердце у дубинки я не верю. Что же делать?
— Это ты у меня спрашиваешь?! — удивился Никитин. — Насколько я понимаю, вы оба появились с чем-то особенно гадким, опасным и противозаконным и хотите заняться этим на моей территории? И вы еще спрашиваете у меня, как удобней это сделать?!
— Ну…
— А так как возможностей вы лишены, а на одном желании далеко не уедешь, то ищете кого-нибудь не слишком «коррумпированного», с одной стороны, и не слишком затюканного «чистыми руками» — с другой? Чтобы этот человек способствовал вам в ваших авантюрных начинаниях на территории моего отдела и привлекал к нам внимание и без того возбудившегося к руководящей деятельности главка?!
— Ну…
— Вы понимаете, что заниматься каким-либо расследованием в созданной ситуации более чем опасно? А уж применять ваши способы теперь — это все равно что прийти к генеральному прокурору и спросить: «Вам не нужны три идиота для показательного процесса о коррумпированной и жестокой милиции?»
— Три? — насторожился я. — Значит, третий все же есть?
— После суток он сегодня, — вздохнул Никитин. — Отсыпается. Единственный опытный и тертый оперативник в отделе. Основная часть раскрытий на нем держится. Даже не знаю, зачем я это делаю. Помня о ваших прежних делах, догадываюсь, что потянете вы парня далеко за пределы расследования краж «тапочек и электросчетчиков». Хоть дело-то благое?
— Нужное дело, Семен Викторович, — горячо заверил я. — Пакостное, опасное, омерзительное, но… Надо браться за него, невзирая на все «чистые руки» и «пустые головы». И если удастся нам его раскрутить…
— А если не удастся? То-то и оно. Игорь Ракитин. Капитан. Перевелся в наш отдел из Октябрьского района через три недели после твоего увольнения. Весьма толковый мужик. Квартира у него в том районе, а так как на дорогу до Октябрьского уходит час только в один конец, то ни о какой халтуре не может быть и речи. А у него семья.
— Это несколько не то, что нам нужно, — признался я. — Я с некоторым недоверием отношусь ко всякого рода халтурам. Да и опять же: смотря где халтурит.
— Вот что, Куницын, — рассердился Никитин. — Будете копаться в предлагаемом, — пойдете подавать заявление в установленном порядке, понял?! Дают — бери. Пока дают… Да, насколько я знаю, он еще и не успел никуда пристроиться. Мать у него тяжело больна, а на нашу зарплату кроме аспирина ничего не купишь. Да и сынишка у него маленький. А то, что он не двурушничает, можно понять, заглянув к нему в квартиру: мебель уже давно хоронить пора, все, что можно было продать — продано, да и жена волком смотрит — вот-вот на развод подаст. Так что спит преимущественно на кухне или у нас в отделе. В наше время нищета и маленькая должность — признаки честности. Вот, кстати, интересный вопрос: может ли при нашем правительстве занимать высокую должность честный человек, да еще и проводить глобальные операции, требующие утверждения у самого высокого руководства?
— Может, — улыбнулся я. — Конечно может. Для этого надо лишь честно и много работать. Тогда можно стать и миллионером, и высоким начальником, и генералом… Как нам найти этого капитана?
— Завтра в отделе и увидите. Хотя подождите… Загляните-ка в пятый кабинет. Совсем не исключено, что он там. Дома он ночует пять спокойных ночей — как раз начиная от дня выплаты зарплаты. А потом… Но предупреждаю: втянете парня в какие-нибудь неприятности — я вас лично…
— Все будет нормально, — заверил я. — Не маленькие дети. Пойдем, поговорим. А нет, так завтра забежим.
— Забегайте, забегайте, — проворчал Никитин. — А может, все же вернетесь. Ведь кончится это дерьмо рано или поздно.
— Не стану обещать, — сказал я. — На нас ведь свет клином не сошелся. Ребята, которые пришли сейчас, обучатся очень быстро — в наше время год за три идет. А я в новую жизнь не вписываюсь. Я хочу работать на Россию, а не на государство, служить власти, а не правительству, хочу ловить преступников, а не получать от них приказы. И я очень не люблю помогать людям, которые приходят ко мне за помощью, а сами считают меня коррумпированным и нечистоплотным. Пока у меня не возникает желания возвращаться. Не обижайтесь, Семен Викторович, но я не умею работать вполсилы и не люблю, когда меня предают те, на кого я работаю.
Дверь в пятый кабинет оказалась закрытой на ключ. Разумовский подергал ручку и вежливо постучал.
— Никого нет, — сказал он. — Придется отложить знакомство до завтра.
— Музыка играет, — прислушался я. — Просто спящий оперативник на вежливый стук не реагирует — это я знаю по личному опыту. Надо вот так.
Я несколько раз сильно пнул ботинком в нижнюю часть двери. В кабинете что-то заворочалось, задребезжало, и в коридор выглянул заспанный парень лет тридцати пяти:
— Какого лешего?! Я же сплю…
— Как ты относишься к перестройкам и реформам? — строго спросил я.
— С лютой нежностью и яростным пониманием, — удивленный таким вопросом, оперативник даже дверь распахнул пошире, разглядывая меня и облаченного в рясу Разумовского. — А что, уже?.. Или новая программа: «Голосуй, а не то я проиграю»?
— А к операции «Чистые руки»? — продолжал я опрос возможного кандидата.
— Мать… Мать… Мать… — заученно отозвалось эхо под потолком.
— Понятно, — кивнул я. — Наш человек. Факт. Нужна твоя помощь в одном щекотливом деле. Моя фамилия Куницын. А это — Разумовский.
— Слышал, — кивнул он. — Проходите. Только вот времени у меня не очень много. Через час должен быть в офисе одной коммерческой фирмы. Надо попытаться устроиться хотя бы сторожем. Стыдно до ужаса, но хронически не хватает денег. Фабрику, на которой работала жена, закрыли…
Я посмотрел на старенький штопаный костюм оперативника, на его дешевые стоптанные ботинки и вздохнул:
— Ночной сторож — это еще ничего. Офицеры из генштаба грузчиками в магазинах подрабатывают. И то имеют преимущество перед офицерами из областей. В городах хоть какой-то приработок найти можно, а в областях с этим совсем плохо. За прошлый год свыше ста офицеров покончили жизнь самоубийством от безысходности… Так что сторожем — это еще ничего.
В наступившей неловкой паузе отчетливо стал слышен молодой голос, звучащий из
