оттяпав кучу «бабок», а я буду стоять в стороне.
— Но я вернусь к тебе.
— Не делай из меня идиота. Ты не сможешь вернуться ко мне. Это будет равносильно «чистосердечному признанию». А кроме того, ты и не захочешь вернуться, если тебе в руки попадут такие деньги. Я тебя слишком хорошо знаю.
— Вот что, Витя, — голос Омичевой окреп, стал повелевающим. — Я не собираюсь терять такую возможность только потому, что у тебя взыграла кобелиная натура и ревность вцепилась тебе в штаны. Мы с тобой уже давно поняли, что подходим друг другу только как партнеры. Неважно, какие — по сексу или по работе, но только как партнеры. И не претендуй на большее. Я никого никогда не любила и не люблю. Ты это знаешь. Но я не хочу упускать удачную возможность, и я настаиваю на том, чтобы…
— Хватит! Я слишком долго тебя слушал. У тебя даже не два, а дюжина лиц и личин. Ты можешь повернуть дело так, как тебе это выгодно, не заботясь о планах других. Но на этот раз…
Я повернул ручку настройки, заглушая доносившийся из динамика голос, и посмотрел на Тавхаева:
— Это все записалось?
— Да, и записывается дальше, — кивнул он. — Качество гарантируется.
— Если предположить, что я забуду о твоем существовании… Что бы ты стал делать?
— Я?! Я… Да меня через два часа уже не будет в городе. Меня здесь ничто не держит, и если ты дашь мне два часа, чтобы собрать технику и программы…
— Я сказал «предположим», — напомнил я. — Это зависит еще и от твоей памяти. Насколько она у тебя хорошая?
— Отвратительная! — клятвенно сложив руки на груди, заверил Тавхаев. — Совершенно не помню, что со мной было пять минут назад. Послушай, Куницын… Я уеду отсюда и все забуду. Я сам из маленького городка, и тех денег, что у меня есть, мне хватит на долгую и безбедную жизнь. Я не буду скрывать, что успел кое-что заработать… Отпусти меня, а?.. Я ведь не такой опасный преступник… Ты сам говорил, что еще не работаешь в угро.
— Это не имеет значения, — покачал я головой. — Дело не в том, успел я получить удостоверение или не успел. При других обстоятельствах этот момент меня бы ничуть не смутил, скорее наоборот. Нет, Арслан, тут несколько иная ситуация. Может быть, я делаю ошибку… Но я даю тебе эти два часа.
— Постараюсь уложиться в час, — торопливо заверил он. — Через час меня не будет в городе.
— Прощай, — я открыл дверцу, подхватил «дипломат» с аппаратурой и вышел. — Надеюсь, мы больше никогда не услышим друг о друге.
— Никогда, — кивнул Тавхаев и рванул машину с места так, словно боялся, что я передумаю.
Я огляделся и, выбрав свободную скамейку возле подъезда дома напротив поликлиники, направился к ней.
— Что ж, — сказал я, открывая «дипломат» и поворачивая ручку настройки. — Осталось дождаться возвращения Дорохова. Надеюсь, что мои аргументы заставят его уехать куда быстрее, чем аргументы Оксаны.
Но уже через мгновение я понял, что безнадежно опоздал.
— Что случилось? — встревожилась Лена, едва я переступил порог квартиры. — У тебя такой вид…
— Очень устал, — признался я. — Сегодня выдался отвратительный день… Пришлось делать выбор между «поступить неправильно и плохо» и «правильно, но еще хуже». А на такую задачу ответ найти сложно… Меня кто-нибудь искал?
— Разумовский телефон оборвал, — сообщила она. — За последний час раз шесть звонил. У них что- то случилось, и он просил срочно связаться с ним, как только ты появишься. Сейчас он находится…
Телефонный звонок не дал ей договорить.
— Не ошибусь, если предположу, что это опять он, — сказала Лена, указывая на телефон.
— Коля, у нас тут такое творится! — заорал иерей, едва я взял трубку. — В чем-то ты все же оказался прав: Лысенко действовал не один. Всем руководил Дорохов. Час назад он пытался совершить покушение на Оксану… Не волнуйся, к счастью, она жива… Видимо, он все же не мог простить, что она ушла от него к Зимину, и таким образом мстил им. А когда после смерти Лысенко лишился этой возможности и понял, что дело близится к развязке, решился на крайний шаг. Она была на приеме у психоаналитика, когда он проник в кабинет. Врач ненадолго отлучился, а охрана находилась снаружи, у дверей… Но там был и второй вход, ведущий в соседний кабинет. Вообще-то он постоянно закрыт, но Дорохов подобрал ключ. И как назло, в тот день в соседнем кабинете никого не было… Представляешь, как все обернулось? Единственный плюс — это то, что теперь все основные участники преступной эпопеи известны, и больше Оксане и Зимину ничего не угрожает… Бедная девочка в шоке — ей пришлось стрелять в человека… Сейчас она находится под наблюдением врачей, но они дают нам надежду, утверждая, что серьезных последствий для ее душевного и физического здоровья этот инцидент не принесет. Хороший, правильно организованный отдых сможет сгладить этот кошмар уже за два-три месяца. Зимин собирается отправить ее в кругосветное путешествие… У Дорохова нашли то самое ружье, которое Зимин передавал ему для Лопотова. Именно из него он и пытался застрелить Оксану… Ужас какой! Вынашивал планы, затаился, мстил… Страсти прямо по Шекспиру…
«По деньгам эти страсти, а не по Шекспиру, — устало подумал я. — Вот ведь ситуация, а? Как все было бы просто, если б… не было так сложно…».
— Ах, если б Зимин не был так доверчив! — продолжал свой эмоциональный монолог Разумовский, даже не замечая моего молчания. — Но Дорохов был его другом, а как ты знаешь, у Зимина совершенно особое отношение к друзьям… Этим и воспользовался негодяй, продумывая свой план…
— Как ей удалось завладеть этим ружьем?
— Я пока еще точно не знаю, — признался иерей. — Мне не удалось толком поговорить с ней — врачи просят ее пока не беспокоить… Но из того, что она сказала охранникам, следует, что, когда Дорохов ворвался в кабинет и направил на нее ружье, она успела отвести ствол в сторону, между ними завязалась борьба и…
— Понятно, — сказал я. — В процессе борьбы, значит…
— Это счастье, что все закончилось так благополучно, — басил Разумовский. — Ее мать не перенесла бы этого. События последних дней и без того изрядно подорвали ее здоровье… А Зимин… Зимин до сих пор ходит белый как мел. Охранников уволил, сам не отходит от Оксаны ни на шаг… Что им, бедным, пришлось вытерпеть! Но ведь сохранили себя друг для друга, не испугались, несмотря на все трудности, беды, препятствия, сберегли свое чувство… Но ничего, теперь у них все будет хорошо. Теперь все позади…
Я невольно потрогал лежавшую у меня во внутреннем кармане пиджака кассету и повторил:
— Теперь все позади… Но будет еще и завтра, а значит, решать надо уже сегодня.
— Ты о чем? — удивился иерей. — Что-то замысловатое ты сейчас сказал…
— Какая ситуация, такие и мысли, — вздохнул я. — Когда мы сможем ее навестить?
— Я постараюсь договориться с врачами и успеть повидать ее до отъезда… Только видишь ли в чем дело… Теперь для нее мы будем ассоциироваться с этими событиями, а следовательно, будем невольными «раздражителями». Со временем это пройдет, но пока…
— Я почему-то думаю, что и со временем мы все равно останемся для нее «раздражителями», — сказал я. — Поэтому лучше нам с ней больше не встречаться. Лично я ее просто… кх-м… очень не хочу расстраивать. Но один раз повидать просто необходимо. Ты постарайся добиться разрешения на встречу… А сейчас извини, у меня дела, — и не обращая внимания на возмущенные возгласы иерея, я положил трубку.
— Отвратительный день, — пожаловался я Лене. — Отвратительный день, и отвратительное настроение… Как ты думаешь, можно заставить женщину полюбить?
— Нет, — уверенно ответила она. — Можно заставить ее делать многое, но заставить полюбить — нельзя.
— А имитировать любовь?
Лена долго молчала, размышляя над такой возможностью, и нехотя призналась:
