оставив в числе «потребителей» бронебойных 76-мм снарядов только танки Т-34 и КВ (примерно 1,5 тыс. единиц), 10 формирующихся противотанковых артиллерийских бригад РГК (1,2 тыс. орудий) и дивизионные пушки примерно ста стрелковых дивизий западных военных округов (1,6 тыс. орудий), то мы получим смехотворную (а на самом деле — страшную в преддверии большой войны) цифру в 31 бронебойный выстрел на орудие. Это всё — в среднем. Средняя температура по больнице является, как известно, величиной обманчивой. Если теоретически бронебойные 76-мм выстрелы — хотя бы в количестве десяти штук на ствол — существовали, то это ещё не значит, что они были во всех боевых частях. Так, 7-я танковая дивизия (6-й МК) имела на вооружении 200 новейших танков Т-34 и КВ, но в докладе командира отмечается полное отсутствие бронебойных 76-мм снарядов. 10-я танковая дивизия (15-й МК) на сто танков (63 КВ и 37 Т-34) имела к началу боевых действии всего 192 бронебойных снаряда. Менее 2 штук на ствол. Понятно, что при таком катастрофическом положении с боеприпасами о расходовании бронебойных выстрелов на обучение наводчиков танковых и противотанковых 76-мм орудий не приходилось и мечтать. Сразу же отметим, что дилетантское предложение об использовании в учебных целях осколочно-фугасных 76-мм снарядов (запас которых в Красной Армии измерялся десятками миллионов единиц) не проходит — метательный заряд в ОФ выстреле значительно слабее, соответственно начальная скорость снаряда ниже, и все прочие баллистические характеристики значительно отличаются от характеристик бронебойного выстрела. Так учить — только портить…
Отсутствием бронебойных 76-мм выстрелов были просто и незатейливо сведены к нулю два важнейших военно-технических преимущества Красной Армии: длинноствольная «трёхдюймовая» пушка на танках Т-34 и КВ и наличие в составе вооружения стрелковой дивизии 16 «дивизионок» Ф-22 или УСВ, способных выполнять роль мощного противотанкового орудия. Без бронебойных снарядов новейшие советские танки «опускались» до уровня немецкого Pz-IV c короткоствольным 75-мм «окурком». Без бронебойных снарядов к 76-мм пушке выбор именно такого орудия в качестве основного дивизионного (вместо лёгкой 105-мм гаубицы, как это было в вермахте) превращался в явный недостаток: для борьбы с пехотой противника осколочный 76-мм снаряд был значительно слабее снаряда немецкой гаубицы, а использование дивизионной пушки в качестве противотанковой становилось невозможным в силу отсутствия боеприпасов.
Чего не хватило для организации массового производства 76-мм бронебойных выстрелов? Времени? Ресурсов?
Производственных мощностей?
Танки Т-34 и КВ были приняты на вооружение Красной Армии 19 декабря 1939 г. Как минимум с этого момента следовало озадачиться производством боеприпасов, позволяющих реализовать уникальный боевой потенциал этих машин. Дивизионная 76-мм пушка Ф-22 была принята на вооружение ещё раньше, в 1936 году. Таким образом, время было. Производственные мощности советской военной экономики реально позволили накопить к июню 1941 года 16,4 млн, осколочно-фугасных выстрелов к 76-мм полковым, дивизионным и горным пушкам и ещё 4,9 млн. выстрелов к 76-мм зенитным пушкам. Итого — 21,3 млн. 76-мм артвыстрелов. При этом следует принять во внимание, что если ОФ и бронебойный выстрел по стоимости и ресурсоёмкости примерно сопоставимы, то зенитный выстрел значительно сложнее и дороже (больший расход пороха на мощный метательный заряд, корпус снаряда из высокопрочной стали, прецизионная механика в конструкции взрывателя). Впрочем, самым убедительным ответом на вопрос о возможностях советской экономики является наличие к началу войны 12,13 млн. бронебойных выстрелов к 45-мм танковым и противотанковым пушкам. И это количество было ещё признано недостаточным, и в плане выпуска боеприпасов на 1941 г. было отдельной строкой прописано производство 2,3 млн. бронебойных 45-мм выстрелов. А о производстве 76-мм бронебойных — ни слова.
Лишь 14 мая 1941 г. чрезвычайная ситуация с отсутствием 76-мм бронебойных выстрелов была осознана руководством страны. В этот день было принято соответствующее Постановление СНК и ЦК ВКП(б). Ещё через месяц, 18 июня 1941 г. начальник ГАУ, заместитель наркома обороны маршал Кулик докладывал Сталину о крайне неутешительных итогах выполнения этого постановления:
Что это было: глупость или измена? Можно предположить, что такой вопрос был задан. На следующий день после написания этого письма Кулик был снят с должности начальника ГАУ. Ещё раньше, 30 мая, были арестованы нарком боеприпасов И. П. Сергеев и заместитель наркома А. К. Ходяков, 7 июня арестован Б. Л. Ванников — нарком вооружений (и будущий руководитель советского Атомного проекта). В те же дни арестован Г. К. Савченко — заместитель начальника ГАУ. Наконец, 24 июня арестован бывший начальник Генерального штаба, генерал армии К. А. Мерецков (на момент ареста — заместитель наркома обороны СССР). Судьба всех арестованных по «делу боеприпасов» (каковое дело неразрывно переплелось с ещё более масштабным «заговором авиаторов») была очень различной. Ванникова освободили 20 июля и прямо из тюремной камеры вернули и рабочий кабинет заместителя наркома вооружений (позднее он был назначен наркомом боеприпасов). Мерецкова освободили в начале сентября и сразу же назначили представителем Ставки ВГК на Северо-Западном и Карельском фронтах. Савченко был расстрелян 28 октября 1941 г. вместе с группой высших командиров советских ВВС (Рычагов, Смушкевич, Проскуров). 23 февраля 1942 г. вместе с самой большой группой арестованных в июне 1941 г. генералов и руководителей военной промышленности были расстреляны Сергеев и его заместители.
Что тут было причиной, а что — следствием? Репрессии стали суровым наказанием за преступную халатность, или сама обстановка всеобщего страха и неуверенности парализовала осмысленную деятельность руководителей военного ведомства? В версию «заговора тёмных сил» я не верю. Просто и коротко — не верю. При том уровне доступности (точнее говоря — тотальной засекреченности) документов НКВД/НКГБ, который существует по сей день, ничего другого, кроме «верю — не верю», добросовестный исследователь предложить публике и не может. Впрочем, и тогда, когда наши правнуки доживут до рассекречивания лубянских архивов, ничего большего, чем «верю — не верю», узнать не удастся — принимая во внимание те «массовые нарушения социалистической законности», с которыми велось дознание и писались протоколы допросов. Пока же совершенно точно можно отметить тот факт, что в СССР производством артиллерийского вооружения и боеприпасов к нему руководили:
— наркомат обороны и Генеральный штаб;
— Главное артиллерийское управление Красной Армии;
— отдельная от ГАУ система начальника артиллерии Красной Армии (или инспекция артиллерии);
— наркомат вооружений (предприятия которого, однако, выпускали и все виды патронов к стрелковому оружию);
— наркомат боеприпасов;
— «миномётный» наркомат (название этого ведомства постоянно менялось).
К этому перечню можно ещё добавить и пару-тройку конструкторов артиллерийского вооружения, которые были вхожи к Хозяину и порою ставили всех вышеперечисленных генералов и маршалов перед фактом принятых в кабинете у Сталина решений. При диком количестве «нянек» не нужно было никакого «заговора», для того чтобы «дитя» оказалось без глаза…
Отсутствие бронебойных 76-мм артвыстрелов было вопиющей, но отнюдь не единственной несуразностью предвоенного мобилизационного планирования. Непомерные размеры военного заказа по