23 июня. 'День М'

не менее, результативность действий Краснознамённого Балтийского флота (КБФ) оказалась изумительно низкой. В порты Финляндии с начала декабря 1939 г. до середины января 1940 г. благополучно прошло 349 (триста сорок девять) транспортных судов. Из 49 подводных лодок, входивших в боевой состав КБФ, к участию в военных действиях оказались способны только 27. Из 27 подводных лодок КБФ хотя бы один раз атаковали противника только 8. Восемь подводных лодок атаковали в обшей сложности 11 судов, из которых 10 не имели охранения и какого-либо вооружения. Из 11 атакованных судов уничтожено всего 5 (пять), включая эстонский теплоход «Кассари», затопленный вне зоны официально объявленной морской блокады. Таким образом, практически не встречая вооружённого противодействия ни в море, ни в небе над Балтикой, подводные силы КБФ смогли потопить лишь 1,1 % от общего числа прошедших в порты Финляндии судов (40, стр. 120) И летающей «линии Маннергейма» никто ещё не придумал, а зря. Надо же как-то объяснить тот факт, что при финальном соотношении численности боевых самолётов 26 к 1 в пользу советских ВВС соотношение боевых (не считая технических) потерь составило 8 к 1 в пользу крохотной финской авиации.

Такие «чудеса» показали вооружённые силы сталинской империи, имея перед собой малочисленную, плохо вооружённую, практически лишённую танков и бомбардировочной авиации финскую армию. Чего же можно было ожидать от Красной Армии в случае вооружённого столкновения с немецким вермахтом и люфтваффе?

На этот ключевой вопрос было дано как минимум три разных ответа.

Гитлер был убеждён (и он уверил в этом своих генералов), что Красная Армия — это «глиняный колосс без головы», который рассыплется после первого же удара. Достаточно вспомнить о том, что Директива № 32, определяющая действия германских вооружённых сил «после того, как крах Советского Союза создаст соответствующие условия», была подписана им 11 июня 1941 г. Это не опечатка — 11 июНя! За 11 дней до начала войны уже формулировались стратегические задачи, которые в результате победоносного завершения похода на Восток могут быть поставлены перед вооружёнными силами на конец осени 1941 г. и зиму 1941/42 года».

Жуков и Тимошенко, надо полагать, всё ещё надеялись на то, что Красная Армия «ремонтопригодна», и поэтому настойчиво рекомендовали Сталину начать крупномасштабный «капитальный ремонт», раздутую «смету» которого они представили ему в виде мобилизационного плана МП-41.

Сталин — насколько можно судить по его выступлениям на многодневном Совещании высшего комсостава РККА в апреле 1940 года — вовсе не был удручён, потрясён или хотя бы просто огорчён уровнем боеспособности своей армии.

По крайней мере именно такую линию поведения, такой характер обсуждения он задал высокому собранию. Сталин отечески журил провинившихся, хвалил Красную Армию в целом, не забывая мягко указать на отдельные недостатки, охотно и много шутил. Обстановка была сугубо семейная — встреча строгого отца с любимыми и любящими сыновьями. Ну а финальные аккорды выступления Сталина и вовсе загремели триумфальной медью:

«…Наша армия стала крепкими обеими ногами на рельсы новой, настоящей советской современной армии… Мы победили не только финнов, мы победили ещё их европейских учителей — немецкую оборонительную технику победили, английскую оборонительную технику победили, французскую оборонительную технику победили. Не только финнов победили, но и технику передовых государств Европы. Не только технику передовых государств Европы, мы победили их тактику, их стратегию… Мы разбили технику, тактику и стратегию передовых государств Европы, представители которых являлись учителями финнов. В этом основная наша победа». (Бурные аплодисменты, все встают, крики «Ура!» Возгласы: «Ура тов. Сталину!» Участники совещания устраивают в честь тов. Сталина бурную овацию.) (39) Первым, главным и фактически единственным аргументом в пользу версии о том, что Сталин якобы был очень недоволен действиями Красной Армии в финской войне, является факт смены руководства Наркомата обороны (май 1940 г.), а затем и Генерального штаба (август 1940 г.). При этом странным образом игнорируется другой факт — на освободившиеся после отставки Ворошилова и Шапошникова места были назначены самые главные «герои» финской войны. Столь же странным образом из поля зрения историков выпал другой факт — куда именно Сталин «выгнал в шею» Ворошилова. А ведь достаточно открыть любой биографический справочник, чтобы узнать о том, что после освобождения от обязанностей наркома обороны тов. Ворошилов в тот же день, всё в том же высшем воинском звании Маршала Советского Союза, стал председателем Комитета Обороны при правительстве СССР. 22 июня 1941 г. Ворошилов (вместе с Молотовым и Берия) последним вышел из кабинета Сталина. 30 июня 1941 г. Ворошилов вошёл в состав Государственного комитета обороны, т. е. в число тех пяти человек (Сталин, Молотов, Ворошилов, Маленков, Берия), в руках которых была номинально сосредоточена вся власть в стране. Едва ли всё это можно называть «опалой и изгнанием»…

Разительное несовпадение представлений Гитлера и Сталина о реальной боеспособности Красной Армии сыграло, без преувеличения, роковую роль в тот момент истории, когда стратегические планы Сталина радикально изменились. Весной 1941 г. Сталин принял решение значительно приблизить начало Большой Войны. Когда произошёл этот резкий поворот в планах Сталина? Как ни странно, но мы можем определить этот момент времени с точностью до одного месяца (что в отсутствие прямых документальных свидетельств может считаться высокой точностью). Не раньше 6 апреля — и не позже 5 мая 1941 г.

6 апреля 1941 г. — один из наиболее загадочных дней в истории Второй мировой войны. Напомним основную канву событий. Весной 1941 года центром острейшего военно-политического кризиса стали Балканы. В орбиту войны были втянуты Албания и Греция, Болгария год нажимом Берлина присоединилась к «оси» и разрешила ввод немецких войск на свою территорию. Затем наступила очередь Югославии, правительство которой 25 марта подписало в Вене протокол о присоединении к Тройственному союзу. В ночь с 26 на 27 марта в Белграде произошёл военный переворот, инспирированный то ли английской, то ли советской разведслужбами. Новое правительство генерала Симовича заявило о своём намерении дать твёрдый отпор германским притязаниям и обратилось с просьбой о помощи к Советскому Союзу. 3 апреля (т. е. всего через неделю после переворота) югославская делегация уже вела в Москве переговоры о заключении договора о дружбе и сотрудничестве с самим Сталиным. Несмотря на то что Германия через посла Шуленбурга довела до сведения Молотова своё мнение о том, что «момент для заключения договора с Югославией выбран неудачно и вызывает нежелательное впечатление», в 2.30 ночи 6 апреля 1941 г. советско-югославский договор был подписан. Через несколько часов после его подписания самолёты люфтваффе подвергли ожесточённой бомбардировке Белград, и немецкие войска вторглись на территорию Югославии. Советский Союз никак и ничем не помог своему новому другу. 6 апреля, примерно в 16 часов по московскому времени, Молотов принял Шуленбурга и, выслушав официальное сообщение о вторжении вермахта в Югославию, ограничился лишь меланхолическим замечанием: «Крайне печально, что, несмотря на все усилия, расширение войны, таким образом, оказалось неизбежным…» (53, стр. 156)

Что это было? Зачем было демонстративно «дразнить» Гитлера, не имея желания (да и практической возможности) оказать Югославии действенную военную помощь? В любом случае в Берлине этот странный дипломатический демарш восприняли с крайним раздражением. Позднее (22 июня 1941 г.) именно события 5–6 апреля были использованы в германском меморандуме об объявлении войны Советскому Союзу как главное свидетельство враждебной политики, которую Советский Союз якобы проводил в отношении Германии («С заключением советско-югославского договора о дружбе, укрепившем тыл белградских заговорщиков, СССР присоединился к общему англо — югославо — греческому фронту, направленному против Германии»). Как бы то ни было, я считаю возможным предположить, что 6 апреля 1941 г. война против Германии ещё представлялась Сталину делом будущего. Близкого, но будущего. В противном случае он не стал бы столь явно провоцировать Гитлера и будить в нём нехорошие подозрения. Перед самой войной Сталин проводил совсем иную линию, ласково оглаживая, как писал В. Суворов, «германского быка, приведённого к нему на бойню».

К 5 мая 1941 года ситуация полностью изменилась. 5 мая Сталин уже знал, что до начала Великого Похода остались считаные недели. Только этим и можно объяснить его удивившее весь мир решение занять пост главы правительства. Вряд ли надо объяснять, что и до 5 мая товарищ Сталин, будучи всего лишь одним из многих депутатов Верховного Совета СССР, обладал абсолютной полнотой власти. И до 5 мая