Конечно, он добрался до конца… а мы?… Две боковые стенки, липкие, с них капает… снова лаз… наконец, кажется, он куда-то нас привел… со мной нет палок… Фелипе, я вдруг замечаю это, без своего брезентового куля, он оставил его на входе… иначе не сумел бы проникнуть в грот… так лучше… я тоже мог бы остаться там… черт возьми!.. Пусть выпутываются!.. Тот, с вывернутыми кишками… бакалейщик?… Фармацевт?… Я не знаю… Я больше ничего не слышу… я проваливаюсь во тьму, крышка… они сделают, что смогут… я вам рассказываю, как это происходило.
Я как будто лежал на спине, не могу сказать, что я спал… сон требует больших усилий, я же определенно был очень слаб… слаб до такой степени, что Фелипе и Лили терялись в догадках, что же со мной приключилось, может, сердечный приступ… я их успокаивал, прилагал усилия, чтобы подняться…
– Ты думаешь, что сможешь?
– Не сразу… немного погодя…
Я в сознании, это подтверждается тем, что я вразумительно излагаю свои мысли:
– Поглядите, что делают малыши, и расскажите мне, когда вернетесь…
Если вы прошли хорошую школу борьбы, анархистскую или неанархистскую, вы преданы своему долгу… слюнявые малыши, особенно их молоко… нашли ли они его, может быть, именно сейчас?… Бог ведает, живы они или погибли!.. Ни спросить, ни посмотреть… но внезапно исчезнуть, тут они, я вас уверяю, феномены!.. Щель – и вы их больше не видите… неважно, какая щель, грязь, пепел, глина, они исчезают… вы пришли с другой стороны, через другую щель… а теперь они, должно быть, притаились… где? На чердаке?… Потому что все было наоборот: крыши – в погребах?… Убежден, Бебер с ними, Лили просто необходимо заставить его замяукать… меня они не слушались… и все-таки, я должен встряхнуться, встать на ноги, помочь Лили и Фелипе… помочь им хоть в чем-то?… Я начинаю понимать их слова… да, в этом все дело, им нужна помощь…
– Ради Бога!
Я делаю рывок… поднимаюсь, ноги дрожат, но я стою!.. «Там! Там!»… я смотрю… я нашел!.. Оно во тьме… я сказал бы, это декорация! Это нечто вроде… в глине… в сплошной глине… дверца… деревянная дверца… я слышу, они просят меня помочь… они попытались… они прилагают все усилия, чтобы дверца поддалась… куда она ведет?… Мы в глубине лавочки… я это вижу теперь, над этой створкой и вдоль боковой глиняной перегородки множество полок… и не пустых! Переполненных!.. До самого потолка! Почти до самого – плоский солдатский хлеб, колбаса, коробки с молоком… я вам сказал, потолок очень высоко, повторяю: три четверти собора Парижской Богоматери… вы мне скажете, что я преувеличиваю, но у меня есть свидетели, я полагаю… здесь то, что нам требуется, сгущенное молоко в изобилии! А малыши?… Они по другую сторону двери… почему?… Они невольно оказались взаперти!.. Стали пленниками глины, очутились в альвеоле, вместе с Бебером… слышно его мяуканье… конечно, он мог бы вырваться… это не составляет для кота никакого труда, ведь он такой маленький… наша детвора, наверняка, могла находиться в любой дыре… все двенадцать или пятнадцать человек… я их не считал… вдобавок, что я вам уже говорил, слюнявые, липкие… и скрюченные… они просачивались через любую дыру, через такие узкие щели, что вы только диву дались бы… я работал акушером, могу часами с воодушевлением рассказывать о сложностях прохождения младенца по родовым путям, о лицезрении ущелий, эти мгновения так редки, когда природа позволяет узреть свое самое тайное, так деликатны, когда она колеблется и решается… в момент рождения жизни, смею так выразиться… а наш театр и вся наша литература – о совокуплении… скучное пережевывание!.. Оргазм мало интересен, вся шумиха, поднятая гигантами пера и кинематографа, тысячами публицистов, никогда не могла поднять на щит более двух-трех незначительных сокращений задницы… сперма делает свою работу неслышно, абсолютно интимно, все от нас в тайне… роды, вот что стоит понаблюдать!.. Есть за чем подглядывать! Пьяная оргия?… Бог ведает, сколько я потерял времени!.. Ради двух-трех сокращений ягодиц! Посмотрите на римлян, наших кумиров, которые не скупились на представления, они не позволяли себя обманывать, если дело шло о смертоубийстве!.. Вспарываются животы, вскрываются грудные клетки… Сенаторы и дамы спускаются с трибун на арену облегчить агонию исходящих кровью бойцов и еще трепещущих сердец перед тем, как их вырвут из груди и бросят диким зверям… вот чего не хватает нашим нищим гладиаторам, чтобы наши сенаторы и их дамы перепрыгнули через канаты, подбодрили своей лаской агонизирующих, а уж потом вырвали бы и бросили толпе их сердца… этому бедному дорогому народу, который завывает без всякой на то причины, чтобы он с урчанием ням-ням!.. У нас даже упадок вялый, брюзгливый… бесконечный, нудный… я тоже, черт подери, вялый!.. Я не закончил… мы стояли перед этой проклятой дверью, а наши малыши – с другой стороны… так сказать!.. Мы снова все вместе наваливаемся на эту дверь! Тянем, толкаем!.. Она изгибается… изгибается… готова поддаться… и – буханки хлеба валятся мне на голову! Все падает на меня! Все!.. Одна… две… три сахарные головы! Вся полка!.. Две!.. рушатся на мою башку!.. Все банки!.. Моя бедная голова! Вы скажете: он это нарочно… нет! Как в случае с кирпичом… нет! Моя голова – это фатальность! У меня крепкий череп, но все же… как в истории с кирпичом… сглаз?… Или чтобы вас позабавить?…
– Dottore! Dottore! Мы опаздываем!
