веткой, но не нарушил общего настроения – посыпались славянофильские реплики:
– Счас бы кофе с булочкой, да на печку с дурочкой, – не в тему ляпнул Сморч, и, когда все отсмеялись, Север опять затянул знаменитую:
А все разухабисто грянули припев:
– Север! – Вадим под общий смех осторожно рванул на груди ковбойку, уткнулся лицом в плечо улыбающегося Игоря и замотал головой: – Пой, Север! Песен хочу!!! Потешь душу мою больную!!!
И под общий припев Саня начал жонглировать взятой у Сморча финкой.
Допели песню. Потом Игорь Северцев помахал рукой, сел удобнее, опершись спиной на притащенный сухой пень и задумался. Это означило, что сейчас он будет петь серьезное; примолк даже неугомонный Бэн. Потом Север поднял голову, обвел нас блеснувшими глазами…
Девчонки оставили после себя в бане чистоту и порядок с остатками пара, который некоторые любители начали тут же нагнетать вновь и преуспели в этом (дверь мы поленом закладывать не стали, хотя в предбаннике девчонки стирали наши и свои вещи).
Я сам парилку всегда терпеть не мог. В ней у меня возникало ощущение, что уши плавно сворачиваются в трубочки, из которых со свистом начинает выходить пар. Я забился в уголок и занялся тем, для чего всегда использовал баню, – мытьем, хотя чан с горячей водой приходилось искать на ощупь. Похоже также, что кто-то озаботился надрать березовых веников, а когда такая штука оказывается в руках у некоторых товарищей – в них пробуждаются садистские наклонности. Я уже имел возможность в этом убедиться.
К счастью, пятнадцати парням в банной пристройке было тесновато, не развернешься, что и ограничивало творческую свободу. Поэтому все шло спокойно. Даже вениками пользовались лениво- индивидуально, по временам передавая их из рук в руки, как фляжку со спиртом где-нибудь в окопах. Кто-то высунулся в предбанник и доложил, что девчонки ушли – несколько человек тут же выбрались наружу, но большинство остались сидеть, отдуваясь и вяло болтая. Я, почувствовав, что жара отхлынула, перебрался на одну из лавок и постарался окончательно расслабиться. Нет, а ведь и правда – почему бы не зазимовать тут? Назовем нашу стоянку Москвой, будем дружить домами с этими соседями, сколько их тут?..
– Вадим! – с усилием выбрался я из дремоты. Он обнаружился рядом со мной. – Слушай, – сказал я, подталкивая ногой облезший веник, – завтра возьми человек пять и сходи туда… ну, к тем, которые подальше, на юго-запад.
– А ты, соответственно, пойдешь к тем, кто поближе, – проницательно заметил Вадим.
– А то как же, – я зевнул и как следует потянулся. – Должны же у меня быть привилегии… Спецпаек там, путевка на курорты… Желтые штаны. Все такое.
– Орден Сутулого с закруткой на спине, – добавил Вадим. – Ладно. Схожу, только высплюсь.
– Это хорошее намерение. – Я начал отжимать волосы. – Полотенчико не помешало бы… Ладно, как ты говоришь. Пойду я. Старость не радость. Еще и петух не кукарекал, а уже в постельку охота…
Я прошлепал по полу к выходу, осторожно высунул нос. Точно, в предбаннике никого не было, как, впрочем, не было и нашей одежды. Зато лежала стопка одеял. Замотавшись в одно, я вышел наружу.
Выстиранные вещи были развешаны на краю крыши. Я хмыкнул и направился к балку, в окнах которого уже не было света.
Тоненько дребезжало в оконной раме стекло. Ну и ветер дует, сонно подумал я. Ну и ветер свищет, ну и пурга… Вот странно – неужели замазка так поотваливалась? Я повозился и открыл глаза.
Ну конечно. Низкий серый потолок балка нависал надо мною. А дребезжала щепа в двери – открытая дверь медленно ходила туда-сюда, цепляя трухлявый полог.
Кругом паркетом спали наши. Слышно было, как кто-то тяжело дышит, кто-то бормочет и ворочается во сне… Так, а?.. Точно – Танюшки не было.
Я сел и, зевнув, отпихнул одеяла. Было прохладно. Переступая через спящих и пытаясь дремать на ходу, я потащился к двери. Просто так – ясно было, что Танюшка отошла в кустики. Ну а я постою на крыльце. Потом, может, тоже туда схожу. И можно будет поспать еще часа два.
Крыльцо – покосившееся и широкое – было влажным и холодным от росы. Меня немного зазнобило, но я спустился на нижнюю ступеньку. В молочно-белую от росы траву наступать не хотелось, она была ледяной даже на вид.
– Пст-пст-пст! – услышал я шипение откуда-то сбоку, повернул голову и увидел Танюшку. Она стояла шагах в двадцати от меня, чуть сбоку, около кустов и, не глядя на меня, ожесточенно махала рукой, вглядываясь куда-то в зелень.
– Ну что там? – проворчал я, но негромко. И забеспокоился – мало ли что она там увидела?! Я наступил в траву и, передернувшись, зашагал к Танюшке.
– Тебя не дозовешься, – недовольно шепнула она, когда я оказался рядом. – Не стучи зубами, спугнешь.
– Кого?! – ошалел я. Танюшка вытянула руку:
– Смотри, собака.
Я посмотрел и удивился, как сразу не заметил собаку. Она и правда была – я видел мощный куцехвостый зад, мохнатые ляжки… Здоровенная псина чего-то возилась в кустах, урчала, потрескивала ветками… Люди близко! Та-ак, это хорошо или плохо?.. Может, это пчеловоды в гости явились?
Но я не успел додумать эту мысль. Мне внезапно стало жарко – так, словно я шагнул в парилку, которую не мог терпеть. Огромная собака… не просто огромная – непредставимо огромная, со странным окрасом…
В горле у меня засел плотный комок. В трех шагах от нас возился среди дикой малины здоровенный бурый медведь. Довольный жизнью и счастливый.
Толкнуть Танюшку к балку. Там ребята, там ружье… Главное, чтобы она не заупрямилась, бежала изо всех сил. Я тоже побегу, но не сразу. Может быть, успею добежать, а если нет… он отвлечется на меня, и у девчонки будет время убежать. Вот что главное. А там, может, еще и мне повезет.
– Тань. – Я положил ладонь ей на плечо и приблизил свои губы к ее уху. – Это не собака. Это медведь.
Сказать «беги» я уже не успел. Медведь начал поворачиваться…
…Я никогда не слышал, чтобы Танька визжала. Ни-ког-да. Ни на Земле, ни здесь. Если становилось очень страшно, она закусывала губу – и все.
Она и сейчас не завизжала. Звук, который она издала, рождался где-то в ультразвуковом регистре и
