И жду я с тайным трепетом в груди,чтоб под Твоими кроткими глазамия изошел кровавыми слезами!
XVII.
Я верую, когда во мраке грянетпоследний зов, последний день Суда,Твой кроткий взор один судить не станет,Ты все простишь, простившая тогда,в ту ночь, как Ты, склонясь ко злому древу.о, Ave! оправдала матерь Еву.
XVIII.
Когда же душ погибших вереницысойдут стенать к безжалостным кругам,в железный лес, где мучатся блудницы,—и Ты сойдешь к подземным берегам,чтоб в хоре грешниц с неослабной силойвзывать немолчно: — «Господи, помилуй!»
XIX.
На исповедь! Отныне все признанья,все помыслы, обеты, все мольбы —лишь страшный долг святого покаянья,лишь ожиданье громовой трубы.Заступница! Тебе Одной все видно,лишь пред Тобою плакать нам не стыдно!
XX.
Мать, огради заблудших, тех, кто схвачентоской безумной о былых веках,на чьей груди знак Дьявола означен,и черные стигматы на руках,кто помнит все и жаждет вновь, безумный,все возвратить в наш век пустой и шумный.
XXI.
Верни наш век назад, к средневековью,иль нам верни протекшие века,за дар святой мы все заплатим кровью,с надеждою мы ждем в ночи. покаТы не сойдешь, ключ райских врат вручая,с Крестом и Розой сердце обручая…
XXII.
Я помню, вняв простым словам монаха,я пред Тобою пал, сожжен стыдом,я пал как раб, как рыцарь стал из праха,а надо мной вознесся Кельнский Дом,лучи играли в окнах голубые,был месяц май, Твой месяц был, Мария!
XXIII.
И не напрасны были эти слезы,все эти взоры, брошенные вспять,мольбы и славословия в честь Розыи девственных созвучий благодать:Ave Maria, stabat dolorosa,columna ignis, stella, sancta rosa.
XXIV.
Родные всюду проступили знаки,стал смутен гул, как от жужжанья пчел,забылось все, и тихо в полумракемне дивный сон на сердце снизошел,—и все, что прежде, некогда случилось,передо мною вдруг разоблачилось.