Поникнул я главой, и мне сказал поэт:«О чем ты в этот миг задумался смущенно?»«Учитель. — молвил я, — увы, не ведал светЖеланий пламенных и страсти затаенной,Что души нежные к пороку привели!»И снова обратил слова к чете влюбленной.—«Франческа, — я сказал, — страдания твоиПоток горячих слез из сердца исторгают;Зачем ты предалась волнениям любви,Ты знала, что они лишь горе предвещают?»Франческа мне в ответ: «О, знай, всего страшнейВ несчастье вспоминать (твой доктор[19] это знает):О счастии былом; но если знать скорейТы хочешь ныне все: и страсти пробужденье,И муки адские, и скорбь души моей,Я все поведаю тебе без замедленья,Исторгнув из очей горячих слез струи…Читали как-то раз мы с ним для развлеченья,Как Ланчелотто[20] был зажжен огнем любви,И были мы одни, запретное желаньеВ тот миг в его очах прочли глаза мои,—И побледнели мы, и замерло дыханье…Когда ж поведал он, как страстная четаСлила уста свои в согласное лобзанье(Как Галеотто[21], будь та книга проклята!),Тот, с кем навеки я неразлучима боле,Поцеловал мои дрожащие уста,И сладостно его я отдалася воле…Увы, в тот день читать уж не пришлося нам!..»Пока она вела рассказ о страшной доле,Безмолвно дух другой рыдал, и вот я сам,К чете отверженной исполнен состраданья.Нежданно волю дал непрошеным слезамИ, словно труп, упал на землю без дыханья…
I. (Из песни 32-й)Увидел я потом чету иную,Замерзшую в пучине ледяной,—Там голова одна на голову другуюНависла шапкою; как гложет хлеб поройГолодный бешено, так и она вонзала,Ярясь, в затылок зуб ужасный свой,И как Тидея злоба опьяняла,Когда он мозг врага, безумствуя, сосал,Так череп голова ужасная глодала…«Что сделал он? — в смущеньи я сказал,—За что, как лютый зверь, весь яростью пылаяЕго грызешь, скажи, чем он твой гнев стяжал?..Когда ты прав, его безжалостно терзая,Я в мире том отмщу за горький жребий твой,О нем рассказами живых оповещая,Коль оттого язык вдруг не иссохнет мой!»II. (Из песни 33-й)От страшной пищи губы оторвав,Он[23] их отер поспешно волосами;Врагу весь череп сзади обглодав,Ко мне он обратился со словами:«Ты требуешь, чтоб вновь поведал яО том, что сжало сердце мне тисками,Хоть повесть впереди еще моя!..Пусть эта речь посеет плод позораИзменнику, сгубившему меня!..Тебе готов поведать вся я скоро,Рыдая горько… Кто ты. как сюдаПроник, не ведаю; по звукам разговора —Ты флорентиец, верно… Я тогдаБыл Уголино. Высших Сил решеньемНам суждено быть вместе навсегдаС епископом Руджьери, чьим веленьемЯ. как изменник подлый, схвачен былИ умерщвлен; услышь же с изумленьем,Как Руджиери страшно мне отметил,Какие вынес я тогда страданья,И чем он ныне казнь такую заслужил!..Уж много раз луна неверное сияньеС небес роняла в щель ужасной башни той,Что „башни голода“ мой жребий дал названье(Хоть многих в будущем постигнет жребий мой!..),Вдруг страшный сон, покров грядущего срывая,Приснился мне полночною порой,—Мне грезилась охота удалая;Она неслась к гope[24], что. много долгих летПизанцев с Луккою враждебной разделяя,Воздвиглась посреди; завидев волчий след,Руджьери с сворою собак голоднойГнал волка и волчат; за ним неслись воследГуаланд, Сисмонд, Лафранк[25]; но скоро бег свободный
