Стихотворения

вдруг ускользнув, обратил на меня?

Под мановеньем незримым Врага
святость родного презрев очага,
кажет огонь языки и рога.

Пышет мне в очи и очи мне ест.
ржавчиной кроет пылающий Крест,
гасит мерцания меркнущих звезд.

Кто это вырос, качаясь в дыму,
горькую песню заводит про тьму,
сонную душу уводит в тюрьму?

Вот покачнулся, взметнулся, и вот
снова сплошною стеною плывет
снова плывет, и поет, и зовет…

Вижу, рога наклонились к рогам,
вспыхнувший пеплом распался Лингам,
тени, дрожа, побежали к ногам.

Внятно мне все и понятно в бреду,
знаю, что был я когда-то в Аду,
знаю и светлого знаменья жду.

Нерукотворным Крестом осенен,
облаком черным на миг затенен,
знаю я, знаю, что дым — только сон!

Вот расступается дыма стена,
в Крест сочетаясь, встают пламена.
вечная Роза над ним зажжена.

Сердце — лампада, а руки, как сталь,
призраки Ада уносятся в даль,
вихрем мне пламенный шепот: «Грааль!»

В белого дым превратился коня,
и на руках и ногах у меня
отпечатлились стигматы огня!

Часть I

Å vederai color che son contend

nel foco, perche speran di venire,

quando che sia, a Ie beate genti.

A Ie quae poi se tu vorrai salire,

anima fia a do piu di me degna…

Dante. La Divina Commedia. Inferno (canto I, 118–122).[1]

В стране безумия

Безумие, как черный монолит,
ниспав с небес, воздвиглось саркофагом,
деревьев строй подобен спящим магам,
луны ущербной трепетом облит.

Здесь вечный мрак с молчаньем вечным слит;
с опущенным забралом, с черным стягом,
здесь бродит Смерть неумолимым шагом,
как часовой среди беззвучных плит.

Здесь тени тех, кто небо оскорбил
богохуленьем замыслов безмерных,
кто, чужд земли видений эфемерных,

Зла паладином безупречным был;
здесь души тех, что сохранили строго
безумный лик отвергнутого Бога.