который неловко поднимался с тележки. Граф закричал. Он бросился на Чаня, как гигантский взбесившийся медведь. Оставшись без кинжала (который упал куда-то под металлический ящик), Чань развернул тележку и толкнул ее в направлении графа. А сам, не оборачиваясь, чтобы увидеть, какое она произведет действие, метнулся к лестнице и побежал вверх.
И почти сразу же, на седьмой ступеньке, он поскользнулся на луже крови, упал, посмотрел назад, его рука нырнула в карман пальто за бритвой. Двое в фартуках стояли по-прежнему в стороне от двери, в которой появился граф д'Орканц, выхвативший пистолет у Блаха и целившийся в Чаня. Чань знал, что в барабане осталась последняя пуля. Еще две ступени — и он будет вне поля зрения графа, но за графом, на столе лежала Анжелика, и взгляд Чаня остановился на ее остекленевшей синей правой руке… которая начала двигаться. Чань вскрикнул. Пальцы Анжелики сжимались и разжимались. Она ухватила несколько шлангов и вырвала их из гнезд, отчего пространство вокруг нее стало наполняться горячим синим паром. В этот момент в ее сторону повернулся граф, увидевший, что она ухватила еще несколько шлангов и дернула их, как дергают сорняки в саду. Д'Орканц бросился к ее руке, призывая на помощь своих ассистентов; через плечо великана-графа Чань мельком увидел отчаянное, перекошенное яростью лицо Анжелики, сверкающие губы цвета темного индиго, рот ее открылся, обнажив язык и иссиня-белые зубы, щелкавшие, как у волка. Глаза ее все еще были не видны под частично сдернутой маской.
На следующем повороте он увидел книгу в наволочке, которую прежде прислонил здесь к стене. Чань схватил ее на бегу, а правая его рука наконец вытащила бритву из кармана. Внизу он услышал спорящие голоса и хлопок двери, а потом снова ожил грузовой лифт — по колонне опять пошла вибрация. Несколько мгновений — и лифт перегнал его (силы Чаня были уже на исходе) и пошел дальше. Тот, кто стоял наверху, будет предупрежден о прибытии Чаня задолго до того, как сам он доберется туда. Неужели ему вот-вот предстоит столкнуться с Бленхеймом и его людьми? Чань упрямо продолжал карабкаться по лестнице. Если бы ему удалось добраться до мостков, ведущих в кабинет Вандаариффа…
Его мысли были прерваны обращенным к зрителям голосом д'Орканца, гулким эхо разнесшимся по залу.
— Не тревожьтесь! Вам хорошо известно, что наши враги многочисленны и готовы на все. Они подослали этого убийцу, чтобы помешать нашей работе. Но наша работа продолжается! Самим небесам не под силу остановить нас! Взирайте на то, что произошло у вас на глазах! Взирайте на преображение!
Чань невольно остановился на лестнице — перед его мысленным взором стоял этот жуткий образ: лицо и рука Анжелики. Он посмотрел вниз, в витые металлические глубины башни, и услышал похожий на порыв ветра всеобщий вздох удивления, изданный зрителями в камерах.
— Вы видите! — продолжил граф. — Она жива! Она ходит! И вы сами видите ее необыкновенную силу…
Толпа снова охнула — вздох, в котором были слышны несколько вскриков то ли испуга, то ли восторга, этого Чань не мог сказать. Еще один всеобщий вздох. Что случилось? Слезы по Анжелике еще обжигали его лицо — Чань ничего не мог с собой поделать, он приник к одному из смотровых отверстий, сдвинул заглушку. Ну не смешно ли — враги готовы в любую минуту наброситься на него, но он должен знать, жива ли она. Осталась ли все еще человеком?
Он ее не видел (вероятно, она находилась слишком близко к основанию башни). Граф, похоже, смотрел на Анжелику — он отошел ко второму столу, к другому ящику с рукоятями и кнопками. Рядом с каждым столом был такой ящик, связанный с ним системой черных шлангов, и Чань чутьем, интуитивно понимал, что и две другие женщины вот-вот должны подвергнуться преображению. Он посмотрел на бездвижную фигуру на третьем столе и почувствовал, как кольнуло его сердце при мысли о Маргарет Хук — неистовой и гордой, корчащейся в агонии, оттого что ее плоть преображается в стекло. Неужели она сама выбрала себе такую судьбу? Или отдалась графу д'Орканцу, потому что ее снедали отчаянные желания? Неужели она прониклась к нему доверием, когда первые крошки безграничного могущества и власти, которые он скормил ей, убедили ее, будто его конечные цели совпадают с ее интересами?
Аудитория снова издала общий вздох, и Чань, почувствовав, как колени под ним подгибаются, ухватился за перила, чтобы не потерять равновесия. Перед глазами у него все резко поплыло, словно он получил удар по голове, потом этот миг слабости прошел, и он почувствовал, что движется. Правда, это было движение мысли — быстрый, беспокойный поток, словно во сне. Мелькание различных сцен: комната, улица, кровать, заполненная людьми площадь — целый калейдоскоп. Потом все это остановилось, застыло в одном четком мгновении: граф д'Орканц в дверном проеме, одетый в шубу, протягивает руку в перчатке, а на ладони у него лежит сверкающий прямоугольник синего стекла. Чань почувствовал, как его собственная рука тянется к графу, хотя он и знал, что эта самая рука изо всех сил вцепилась в перила, потом коснулась стекла… маленькие, хрупкие пальцы, так хорошо знакомые ему… Он вдруг испытал неожиданный порыв страсти, когда он… когда она… Противиться невыносимо яркому чувству было невозможно, как невозможно противиться опию, да и привыкание оно вызывало такое же, но потом быстро, жестоко исчезло, прежде чем он успел понять, чьи это были сладкие воспоминания. Граф засунул карточку назад в карман своей шубы и улыбнулся. Чань знал, что это Анжелика неким непостижимым образом проецировала собственные воспоминания о пережитых мгновениях любви в его сознание.
Этот образ был вытеснен из его головы новым приступом головокружения, и он вдруг почувствовал себя опустошенным и одиноким. Ее внезапное появление в его мыслях казалось грубым насилием, но, как только это воздействие кончилось, какая-то часть его души потребовала продолжения, потому что это была она, и он знал, что это она, та самая Анжелика, с которой он так давно жаждал именно такой невозможной близости. Чань снова посмотрел вниз, подавляя в себе желание вернуться, броситься в объятия любви и смерти, но он убедил себя, что ни смерть, ни любовь не имеют значения, если исходят от нее, только что перенесшей трансмутацию.
— Вы сами чувствуете эту силу! Вы видите истину!
Голос графа окончательно разрушил чары. Чань тряхнул головой и, развернувшись, побежал вверх со всей скоростью, на какую был способен. Он не мог разобраться в собственных чувствах, не мог решить, что должен делать, а потому — бросился навстречу объекту своего неутолимого гнева, в поисках кровопролития, которое снова прояснило бы его сердце.
Усиливающийся, скрипучий вой начался снова, воспаряя к сводам зала. Граф д'Орканц перешел к следующей женщине, мисс Пул, и начал манипулировать рукоятями, чтобы инициировать преображение. Сквозь гудение машин слышались крики из камер: зрители, зная, что им предстоит увидеть, проявляли еще больше энтузиазма. Но Чаню не давало покоя зрелище выгнутой в дугу женщины, напоминающей прут, согнутый до предела и готовый вот-вот сломаться, и Чань побежал от этих одобрительных криков, словно от самого ада.
Он все еще понятия не имел, где ему искать Свенсона или мисс Темпл, но если он хотел им помочь, то должен был оставаться свободным. Вой труб резко прекратился, и после нескольких секунд ожидания толпа снова взорвалась восторженным криком. Граф принялся разглагольствовать о власти и преображении, и каждый его хвастливый возглас сопровождался новым взрывом аплодисментов. Губы Чаня гневно искривились. Вой труб возобновился и стал усиливаться — д'Орканц перешел к Маргарет Хук. Чань ничего не мог с этим сделать. Он поднялся еще на два пролета и увидел дверь, ведущую к кабинету лорда Вандаариффа.
Чань остановился, тяжело дыша, и сплюнул. Дверь не поддавалась — закрыта на щеколду с другой стороны. Чань, как загнанный олень, должен был бежать до самого верха башни. В последний раз рев труб внезапно смолк, и зрители взорвались восторженным криком. Жестокая магия графа преобразила всех трех женщин. Наверху его наверняка будут ждать. Селесту он не нашел. Анжелику потерял. Он проиграл. Чань засунул бритву назад в карман и продолжил подъем.
Верхний вход был отделан такими же стальными панелями, скрепленными мощными заклепками, какие используются в железнодорожных вагонах. Массивная дверь легко подалась, и перед ним открылся ярко освещенный коридор с белыми стенами и полом, сверкающим светлым мрамором. Футах в двадцати впереди он увидел хорошо сложенную женщину в темном платье, волосы у нее были связаны сзади лентой, а лицо закрыто полумаской, украшенной черными перьями. Она сухо кивнула ему. За ней явно в ожидании
