спокойно и как мог неторопливо отвечал адъютанту-полковнику Аспичу:
— Он мертв.
— Вы уверены? Что вы сделали с телом?
Когда Аспич говорил, двигались только его губы, а все остальное тело пребывало в неподвижности, и если смотреть со спины, которую и видели его солдаты, то можно было подумать, что он просто слушает Чаня.
— Я ничего не сделал с телом. Я его не убивал.
— Но… мы… вы получили инструкции?
— Он уже был мертв.
Аспич погрузился в молчание.
— Я последовал за ним с Адриан-Сквер за город, до Орандж-канала. Он встретился с группой людей, и вместе они дождались небольшой лодки, которая приплыла по каналу. Они вытащили оттуда какой-то груз, переложили его в две телеги и отогнали их к ближайшему дому. Большому дому. Вы не знаете, что это за дом у Орандж-канала?
Аспич сплюнул.
— Могу догадываться.
— Там явно устраивался большой прием… Кажется, предлогом было обручение дочери лорда.
Аспич кивнул:
— С немцем.
— Мне удалось проникнуть в дом. Мне удалось найти полковника Траппинга, и не без труда, но все же удалось подсыпать кое-что в его бокал с вином…
— Постойте, постойте, — прервал его Аспич, — а кто еще там был? Кто еще был с ним на канале? Что сталось с телегами? Если его убил кто-то другой…
— Я говорю вам то, — прошипел Чань, — что собираюсь рассказать. Вы хотите слушать?
— А я думаю, не высечь ли тебя кнутом.
— В самом деле?
Аспич вздохнул, обернулся, обвел взглядом своих солдат.
— Да нет, я просто пошутил. Все это было очень трудно… и от вас никаких вестей…
— Я проснулся ни свет ни заря. Я объяснял, что торопиться не следует. А вы посылаете за мной солдата в форме и заявляетесь в такую часть города, где вам по социальному и профессиональному статусу и быть не положено. Устроили бы еще фейерверк. Если кто чего заподозрит…
— Никто ничего не заподозрит.
— Из тех, кого знаете вы. А мне придется вернуться в кофейню и задобрить деньгами тех пятерых, кто видел, как меня таким вот образом вызывали… и это для того, чтобы защитить нас обоих. В бою вы так же наплевательски относитесь к жизням своих солдат? К себе самому?
Аспич не привык, чтобы с ним разговаривали в таком тоне, но его молчание само по себе было признанием ошибки. Он отвернулся, вглядываясь в туман.
— Ну, ладно. Продолжайте.
Чань прищурился. Пока все было довольно просто, но теперь он действовал наугад в той же мере, что и Аспич, хотя тот, возможно, лишь делал вид, что действует наугад.
— В доме находились сотни людей. Это и в самом деле был прием в связи с обручением. Может, за ним скрывалось что-то еще, но прием действительно был, и это создавало для меня трудности, во-первых, в моих попытках смешаться с присутствующими, а во-вторых, на пути к достижению моей цели. Прежде чем вещество успело оказать свое действие, полковник Траппинг скрылся с моих глаз, оставил собрание, ушел по черной лестнице. Я не смог последовать за ним сразу же и был вынужден искать его по всему дому. Когда я наконец нашел его, он был мертв. Я не мог понять почему. Количество яда, что я подсыпал ему, не могло привести к немедленной смерти, и тем не менее на его теле не было никаких следов насилия.
— Вы уверены, что он был мертв?
— Конечно уверен.
— Наверно, вы неправильно рассчитали дозу яда.
— Это невозможно.
— Что же, по-вашему, произошло? И вы так до сих пор и не объяснили, что случилось с телом.
— Я предлагаю вам успокоиться и дослушать меня до конца.
— Я предлагаю вам, черт побери, продолжать ваши объяснения.
Чань пропустил это мимо ушей, сохранив ровный тон.
— На лице Траппинга вокруг глаз были следы, похожие на ожоги, но какой-то правильной формы, похожие на клейма…
— Клейма?
— Верно.
— На лице?
— Как я уже сказал. Далее, в комнате… стоял какой-то странный запах…
— Запах чего?
— Не знаю. Я плохо разбираюсь в запахах.
— Яда?
— Возможно. Не знаю.
Аспич нахмурился, погрузился в размышления.
— Все это… лишено какого-либо смысла! — рявкнул он. — А что насчет этих ожогов?
— Это вопрос, который я задаю вам.
— Это что еще значит? — удивленно сказал Аспич. — Я понятия не имею.
Несколько мгновений они простояли молча. Казалось, что адъютант-полковник сильно встревожен.
— Мой осмотр был прерван, — продолжил Чань. — Я был опять вынужден пробираться через весь дом, на сей раз спасаясь от преследователей. Мне удалось оторваться от них на пути к каналу.
— Ну хорошо, хорошо. А что было в этих телегах?
— Ящики. А что в ящиках — я не знаю.
— А его сообщники?
— Понятия не имею. Там все были в масках.
— А это… Это вещество — вы не думаете, что это вы убили его?
— Я знаю, что его убил не я.
Аспич кивнул:
— Вам хорошо говорить. Но я-то плачу вам так, как если бы вы его убили. А если он объявится живой и здоровый…
— Не объявится.
Аспич натянуто улыбнулся:
— Тогда за вами будет должок.
Он вытащил из кармана мундира тонкий кожаный бумажник и протянул его Чаню, который сунул его в карман пальто.
— Что дальше? — спросил Чань.
— Ничего. Надеюсь, что на этом все закончилось.
— Но вы знаете, что не закончилось, — буркнул Чань. Аспич ничего не ответил. Чань не отставал: — Почему больше не было никаких известий? Кто еще втянут в это? Вандаарифф? Немцы? Кто-то из трех сотен приглашенных гостей? Вы, полковник, либо знаете ответы на эти вопросы, либо нет. Но кто-то спрятал тело, и вы хотите знать почему. Вы уже зашли слишком далеко — дело нужно довести до конца.
Аспич не шелохнулся.
Чань рассматривал этого человека — упрямого, опасно одержимого гордыней, — и вдруг ему на ум пришли строки из «Персефоны».
