Гений

– Ага…

– Так длинные или короткие? Длинные? (Кивает.)

– Или короткие? (Трет нос.)

– И длинные, и короткие?

(Кивает и показывает руками торчащие во все стороны пряди.)

– Типа такие.

– Как будто он пальцы в розетку сунул?

Не понимает.

ДЖЕЙСОН ЧАРЛЬЗ, квартира С-1158:

– Он сам с собой говорил. С утра до вечера, как будто там целая шобла.

– А откуда вы знаете, что он был один?

– Знаю, на. Он вообще от всех шарахался. Упырь, на.

– То есть вы с ним не общались?

– Я что, упал? О чем с ним говорить-то?

– А о чем он сам с собой говорил?

– Ну, это… У него, короче, разные голоса были.

– Разные – это как?

– Ну разные, на.

– Разные диалекты?

– То пищит: пи-пи-пи. А то как из бочки: бу-бу-бу. Ну и подряд: пи-пи-пи-бу-бу-бу.

– То есть слов нельзя было разобрать?

– Нет. Но слышно же, когда у чувака башню сносит.

– В смысле, он злился? На что?

– Орал все время как потерпевший. Явно с приветом был мужик.

– Прямо-таки орал?

– Ну да, бывало.

– Вы не знаете, кем он работал?

(Смеется.)

– Что смешного?

– Кому уперлось его на работу брать?

– Прямо-таки никому?

– Прикинь, у тебя по ресторану такое чмо бегает. Все клиенты разбегутся, на.

– Соседи говорили, что он таксист.

– Хрен его знает. Я б к нему не сел.

ЭЛИЗАБЕТ ФОРСАЙТ, квартира С-1155:

– Очень милый дядечка, правда, очень милый, настоящий джентльмен. Всегда поздоровается, если мы в подъезде встретимся или, там, в лифте. И сумки с продуктами мне помогал до дому донести. Я, конечно, старуха совсем… Да вы не спорьте, вы же не думаете, что я вам поверю? Ох, хитрец! Та к что я говорила? Вот-вот. Я, может, и старуха, но и он не очень-то крепкий. Сумки ему тяжело было таскать, в его-то возрасте. Он тут жил давно, еще до меня въехал. Я эту квартиру сняла в шестьдесят девятом, а он уже был тут, так что сами считайте. Муж умер в восемьдесят четвертом. Все хотел переехать, говорил, что район уже не тот. Но я работала в школе на соседней улице – знаете ее? – в старших классах. Математику преподавала. Та к мы и остались.

– Как думаете, сколько лет ему было?

– Мужу? Ему… а, вы про Виктора? Ну… примерно как мне. Что, хотите спросить, это сколько? Между прочим, женщинам такой вопрос не задают, пора бы знать. (Улыбается.) Ну давайте считать. Я помню, как восьмого мая сорок пятого мы с сестрой пошли встречаться с ее парнем, он только вернулся, на флоте служил. Она меня бросила прямо посреди улицы. Пошли куда-то обжиматься. Салли была на пять лет старше меня, вот и считайте. Но сколько Виктору лет, я не знала никогда. Болтуном его не назовешь, знаете ли. Он еще долго к нам привыкал. Несколько лет. По-моему, так. Но когда все-таки привык, оказалось, что он милейший человек, совсем не то, что мы поначалу думали.

– Как это выяснилось?

– Ну, знаете, его надо видеть. По человеку ведь многое видно. Хоть на руки посмотреть. Руки у Виктора маленькие были, как у ребенка. Да и сам он был совсем невысокий, сантиметров на пять меня повыше. Он бы и мухи не обидел. И знаете, очень верующий человек был.

– Верующий?

– Да. В церковь ходил постоянно. Три раза в день.

– Ничего себе.

– Вот именно. Три раза в день, на каждую мессу. А иногда и чаще. Я сама хожу по воскресеньям в методистскую церковь, знаете, Первую Африканскую, тут у нас недалеко? Но пока с Виктором не познакомилась, я и не представляла, что можно так часто на службу ходить. Думала, тебя выгонят, когда в третий раз за день увидят. Знаете, если билет в кино купить, вас же только на один сеанс пустят. Мы с мужем часто ходили на двойные сеансы, пока их не отменили. (Вздыхает.) Ну вот, о чем я говорила?

– Про церковь.

– Ах да, церковь. Виктору очень нравилось в церковь ходить. Каждый раз, как я его встречала, он туда и шел. Я его спрашивала: «Виктор, вы далеко?» – «В церковь». (Смеется.) По-моему, он ходил в «Пречистую Деву». Тут рядышком. Очень уж он на католика похож. Вы ж знаете, какие они. Словно только и ждут наказания.

– То есть вид у него был виноватый?

– Виноватый, да, но еще смиренный. И испуганный. Собственной тени боялся. Вдруг она кусается? Тяжело ему в жизни пришлось.

– Он работает?

– Наверняка, только я не знаю где. А как у него дела? С ним ничего не случилось? Вы так о нем вначале говорили, будто он умер, а теперь вроде получается, что он жив, да? Я его уже несколько месяцев не видела.

– Мы и сами пока не знаем.

– Если узнаете, сообщите мне, пожалуйста. Мне Виктор очень нравился.

– Еще один вопрос, если не возражаете.

– Задавайте. Вы тут можете до шести сидеть. В шесть приходят мои девчонки. Мы с ними в «Эрудит» играем.

– Вы когда-нибудь слышали, чтобы он сам с собой разговаривал?

– Виктор? Нет, конечно! Кто вам такую глупость сказал?

– Ваш сосед напротив.

– Господи, нашли кого спрашивать! (Морщится.) Слышали, какая у него музыка целыми днями орет? Даже я ее слышу, а я совсем глухая стала. (Показывает на слуховой аппарат за ухом.) Я уже и в контору жаловалась, но никто так и не пришел. Наверное, муж был прав, уезжать надо было отсюда давным-давно. Я-то все надеюсь, что район опять расцветет. И все по- прежнему станет… Напрасно это. Ничего по-прежнему не бывает.

ПАТРИК ШОНЕССИ, комендант дома:

– Он тихий был. За все время ни одной жалобы на него. И от него ни одной. Мечта, а не жилец. Хотя я иной раз просто диву давался: как можно быть таким тихоней? Пар-то должен куда-то выходить. А как в квартиру его зашел и увидел, что к чему, вот тогда и понял. Говорю себе: «Вот, Патрик! Сюда-то весь пар и выходил». Жутковатое зрелище, я вам скажу. (Разводит руками.) Первый раз такое вижу.

– Мы тоже.

– Так вот, я и говорю себе: «Патрик, это же искусство. Нельзя же так просто взять и все выбросить на помойку». Это ж сразу видно, правда? Вы ж искусствовед? Вот вы мне скажите, я прав?

– Совершенно правы.