наркозным сном в свои руки. Отвечает она и за ведение всех оперированных в клинике пациентов в раннем послеоперационном периоде, то есть в первые часы и дни после операции. Все перечисленные вопросы, естественно, согласовываются со мною, контролируются мною. Думаю, что мог бы не делать этого. Мой старший анестезиолог не подведет. Ей смело можно довериться. Просто уж характер у меня такой, стиль работы такой. Все в клинике должен знать, быть в курсе всех дел.
Я всегда удивляюсь, когда слышу от своих коллег из других клиник или читаю о проблемах, возникающих между хирургом и анестезиологом. Этому посвящена специальная литература. Она часто обсуждается на конференциях, съездах. Оказывается, на этой почве возникает целый ряд недоразумений и конфликтов, порой серьезно осложняющих хирургическую деятельность клиники. Хирурги и анестезиологи не могут разграничить свои права, главенствующее положение и то, за кем из них последнее слово! Меня это изумляет. Ведь и хирург, и анестезиолог творят общее дело на благо больного. Какие же при этом могут быть споры и недоразумения. У меня в клинике таких споров и недоразумений не возникало ни разу.
Мой старший анестезиолог — статная и красивая женщина. Это приятно. А если еще учесть, что эта женщина тактична, умна, эрудированна, высокообразованна, прекрасно владеет своей специальностью, начитанна, терпима к окружающим, то это вдвойне приятно. Н. выполняет еще роль клинического фармаколога. Это люди, хорошо знающие лекарственные средства и их детальное воздействие на организм и системы человека. Необходимость возникновения такой специальности вызвана появлением большого количества лекарственных веществ с весьма сложным и многообразным действием. Врач, зная, что нужно сделать для выздоровления человека, страдающего той или иной болезнью, не может до тонкостей знать,
За многолетнюю работу с Н. я очень привык к ней. Часто ловлю себя на том, что утратил чувство страха за оперируемого человека, настолько привык вверять в ее руки судьбы оперируемых мною людей, а, следовательно, и свою судьбу. За многолетнюю совместную работу случалось всякое. И внезапные остановки сердца, и массивнейшие кровотечения, и нарушения дыхания, и множество других неожиданных осложнений, когда человеческая жизнь становилась на грань со смертью, а нередко переходила эту грань. И в таких экстремальных условиях от меня часто не требовалось даже на время остановиться. Больной выводился из этих тяжелейших состояний умом, знаниями и руками моего первого помощника, а я продолжал операцию.
Вот что значит анестезиолог в современной клинике! Это человек, который берет на себя выполнение важнейших функций человеческого организма на период наркозного сна, когда они не подчинены человеку. Больше того! Не просто выполнение этих функций, а их коррекцию и компенсацию, необходимость в которых неизбежно возникает в результате вторжения в живые ткани и органы. Нужно много знать, нужно многое уметь, чтобы своевременно, не упустив решающего мига, внести коррективы в жизненные процессы оперируемого.
Я уже рассказывал, что особенностью операций на позвоночнике являются быстрые, одномоментные кровопотери, когда в единицу времени теряется большое количество крови. Такие массивные кровотечения опасны. Считается, что если человек потерял одну треть объема циркулирующей крови и она своевременно не восполнена, то жизнь его под угрозой. Для среднего человека со средней массой тела объем циркулирующей крови составляет около шести литров. Что это за циркулирующая кровь? Разве не вся кровь в организме циркулирует? Оказывается, не вся.
Для нужд жизнеобеспечения человеческого организма необходимо, как я уже сказал, около шести литров. А остальная кровь хранится про запас в специальных депо крови — в печени, селезенке, костном мозге и т. п. Из этих депо она поступает в русло крови по мере надобности. Так вот, чтобы человек не погиб от массивной кровопотери, требуется ее немедленное восполнение, не только количественное, но и своевременное.
В нашей практической работе бывают кровопотери, порой доходящие до полного объема циркулирующей крови, а то и превышающие его в два и даже три раза. Не удивляйся, читатель! Это возможно, если восполнение кровопотери и кровотечение не прекращаются. Такие кровопотери требуют больших количеств донорской крови для возмещения. Переливание больших количеств донорской крови таит в себе целый ряд отрицательных моментов. Среди них следует прежде всего назвать так называемый синдром гомологической крови. Что это такое? Хорошо известно, что организм человека реагирует на внедрение в него чужеродных тканей стремлением отторгнуть их. О синдроме отторжения в последнее время пишут и в популярной, и в художественной литературе в связи с пересадками сердца. Науке известно, чем массивнее пересаживаемая ткань, чем она объемнее, тем более бурно реагирует организм «хозяина». Переливание крови — это та же пересадка своеобразной жидкой ткани — крови. Реакция на ее вторжение аналогична или, вернее, почти аналогична реакции на пересадку чужеродной ткани. Чем больше крови перелито, чем от большего количества доноров она взята, тем эта реакция резче. Потому-то у наших пациентов с массивными одномоментными кровопотерями и возникает этот самый синдром.
Большие количества перелитой донорской крови таят для человека и еще одну опасность в виде так называемого инъекционного гепатита — поражения печени, протекающего с выраженной желтухой и возникающего от проникновения в организм человека вместе с перелитой донорской кровью определенных видов вируса.
Мы часто сталкивались с упомянутыми осложнениями. Достаточно сказать, что ежегодно мы имели у оперированных пациентов 25–30 % этих самых гепатитов, которые очень мешали выздоровлению людей и затягивали его.
Мы пытались найти выход из этого замкнутого круга, но успех нам не сопутствовал. И вот однажды ко мне в кабинет пришла возбужденная и радостная Н. Человек очень эмоциональный, Н. обычно отлично владеет своими эмоциями, и нужно хорошо знать ее, чтобы заметить их внешнее проявление, а тут они видны и неискушенному глазу. Значит, что-то важное, очень важное! Смотрю на нее, молчу. Жду.
«Яков Леонтьевич, мне кажется, что намечаются пути к ликвидации осложнений от массивных переливаний крови!» Смотрю на нее и продолжаю молчать. «В немецкой литературе я нашла описание метода восполнения кровопотери кровью того человека, который оперируется». «Расскажи поподробнее суть дела», — говорю я, явно заинтригованный. «Метод заключается в том, что за две-три недели до операции у готовящегося к оперативному вмешательству человека через определенные промежутки времени из вены берут по 200–300 миллилитров крови, консервируют ее и хранят в холодильнике. Так в течение двух-трех недель накапливается нужное количество собственной крови оперируемого, которую во время операции и используют для восполнения кровопотери».
Замолчала. Смотрит на меня выжидающе. Молчу и я. «Для наших операций, естественно, этот метод не пригоден, — продолжает Н. — Я так думаю потому, что, во-первых, нам нужны большие количества крови, свежей крови. Во-вторых, две-три недели брать кровь у человека не совсем этично и гуманно! Ведь верно?». Киваю в знак согласия. «Но, кажется, я нашла приемлемый выход. Помните, я показывала вам статью о разведении крови — гемоделюции?»
Да, действительно, я вспомнил, что мы с Н. обсуждали появившееся в зарубежной печати сообщение о прижизненном разведении крови в кровяном русле путем введения в это русло белковых и других растворов. «Так вот, если сочетать эти два метода у наших больных?» И Н. рассказала мне о хорошо и тщательно продуманной ею методике забора разведенной перед операцией у оперируемого крови. Суть этого метода заключалась в нижеследующем.
Доставленный в операционную больной укладывается на операционный стол и вводится в наркозный сон. Современный наркоз сложный, многоплановый и безболезненный. Наркозом занимаются врач- анестезиолог и один-два его помощника-анестезиста. Наркоз начинается с внутривенного введения снотворных веществ, через несколько минут после которого пациент засыпает. Через эту же иглу в ту же самую вену вводятся так называемые мышечные релаксанты — курареподобные вещества, парализующие
