вполне хватало, а его статус доброго знакомого вполне позволял пойти на маленькое нарушение принятых правил. Но Николай нарушать правила не стал.
Он аккуратно посадил машину на специально отведенное для летательных аппаратов место, не торопясь выбрался из кабины, закрыл фонарь, огляделся, глубоко вдыхая чистейший, пахнущий далеким лесом и ближайшим полем, воздух и медленно, по широкой кленовой аллее, направился к белоснежному трехэтажному дому под красной черепичной крышей.
Конечно, ему некуда было особенно торопиться.
Но, если бы он случайно заглянул поглубже в свою молодую душу, то, вполне вероятно, понял бы истинную причину своей медлительности.
Страх.
Страх не явный и тщательно спрятанный. Маленький, похожий на высушенную сморщенную лягушачью лапку. Не мешающий нормальной человеческой жизни и совершенно неосознаваемый разумом, но все–таки страх.
Это страх заставил его посадить флаер не прямо перед усадьбой, а на площадке за двести метров до нее. Это страх замедлял его шаги на кленовой аллее. Это страх мешал ему собраться с мыслями и душевными силами, необходимыми для того, чтобы распознать страх.
Страх защищался, оберегал себя, искусно прятался и маскировался так, что Николай Боровиков просто ощущал некое неудобство, связанное с полным отсутствием желания встречаться с Вадимом Андреевичем Сальниковым. Его, Николая Боровикова, непосредственным командиром и начальником в тайной организации «Восход». С Лидером.
Что–то надвигалось.
Что–то неизвестное, огромное и неуправляемое.
Что–то, чего не было и не могло быть раньше, а теперь будет.
Это ощущалось и в поведении Сальникова, который последнее время из многословного яростного и яркого проповедника идей «Восхода» превратился в сухого и сдержанного на эмоции функционера организации, умело выдающего себя за процветающего фермера.
И в странных, совершенно не поддающихся обычной логике приказах, которые ему, Николаю Боровикову, пришлось выполнять за последний месяц.
И полным запретом на прямую вербовку новых членов.
И дело тут было вовсе не в конспирации. Жизнь на Планете устроена была так, что никому просто в голову не могло прийти тайно или явно сколачивать серьезную оппозицию Правительству и Мировому Совету.
Кроме тех, кому это все–таки пришло в голову.
На Земле и в космосе хватало для всех интересной и хорошо оплачиваемой работы. В том числе работы трудной и опасной. И разнообразнейших развлечений и форм отдыха тоже хватало. Но только работы и только развлечений. Не войны. Войны и вооруженные конфликты в любой форме были исключены из людских взаимоотношений. Равно как и большинство видов преступлений. Во всяком случае, тех, которые были непосредственно связаны с насилием над личностью. А те граждане, которым становилось уж очень скучно, кому недоставало риска и адреналина в крови, в чьей душе бродили и не находили выхода темные, запретные, не подавленные окончательно тотальным гипновоспитанием страсти и желания, всегда могли уйти на время в Город или на Полигон.
На Полигоне Николай был только однажды, и ему не понравилось. Слишком близко ходила там смерть, и совсем не хотелось причинять ни за что, ни про что боль и увечья таким же людям, как и ты сам. Пусть даже медицина практически со стопроцентной гарантией возвращала жизнь и здоровье после любой раны, и все эти полигонные, карманные войны были не более чем очень жесткой игрой, душа Николая к такой игре не лежала.
И опять же среди «полигонщиков» приверженцев идей тайной организации «Восход» было куда меньше, чем среди «горожан».
Если «полигонщики» (кстати, они очень не любили это слово и предпочитали называть себя «бойцами»), разбившись на команды–подразделения, скрупулезно пытались восстановить тот или иной эпизод великих войн прошлого, пользуясь при этом настоящим личным оружием именно той войны, в которую они в данный момент воевали, то «горожане» (ничего не имеющие против своей клички) развлекались по другому.
В Городе любой человек мог делать то, что за его пределами уже давно никто себе не позволял. И не потому, что запрещал закон (хотя он таки запрещал), а просто никому и в голову не могло прийти вне Города серьезно этот закон нарушить.
После того, как идеология потребления и бездумная растрата ресурсов планеты наиболее развитыми странами поставили человечество на грань существования (полтора миллиарда перебили друг друга из зависти и отчаяния в страшной войне с применением ядерного оружия, а еще три умерли от голода и болезней, потому что большая часть земли просто перестала рожать), как минимум половина оставшихся в живых представителей рода человеческого решительно поняла, что образ жизни пора кардинально менять и от общества потребления переходить к обществу восстановления и объединения. Восстановления природы, в той ее части, которая восстановлению подлежала, и объединению всего остального: ресурсов, технологий, политических систем и культур. И постаралась убедить в этом вторую половину, которая или еще этого не поняла или понимать решительно не хотела. На убеждение и достижение полного взаимопонимания ушло тридцать лет мелких войн, экономического хаоса и тотального голода, после чего человечество уменьшилось еще на шестьсот с лишним миллионов особей. Наконец, сторонники объединения и восстановления сумели окончательно объединиться и убедить в своей правоте самых непонятливых, что обошлось человечеству еще в двести миллионов жизней. Оставшиеся около семисот миллионов человек организовали Мировой Совет (слово «парламент» к тому времени окончательно себя дискредитировало), уничтожили практически все запасы ядерного и прочего оружия, выработали новые законы и попробовали начать цивилизацию заново.
Теснейшее сотрудничество мировых конфессий, приведшее к практическому искоренению любых проявлений религиозного фанатизма.
Повсеместное и обязательное гипновоспитание, применяемое с самого раннего детства и вплоть до восемнадцати лет.
Неукоснительное следование частично восстановленным, а частично заново созданным Традициям, основанным на неприятии избыточного потребления чего бы то ни было и презрении к личному богатству.
Культ Семьи и Учителя.
Идеология Созидательного Труда и Служения Обществу.
Избавление от вечной угрозы голода, войн, техногенных катастроф и природных катаклизмов.
Отказ от жизни в старых городах.
Все это и многое другое за неполных сорок лет изменило человечество до неузнаваемости. Исчезли не только войны, армии и солдаты, – практически сошли на нет преступления, и мощные, хорошо организованные полицейские силы тоже стали не нужны. Люди сумели возродить уже совсем было уничтоженную природу, достигли небывалых высот в медицине и биотехнологиях, избавились от «грязных» производств и снова сунулись в космос, достигнув сначала Марса, а после и других планет (основанная на Марсе колония, при нужде вполне могла бы существовать и без помощи Земли). Овладение термоядом решило энергетические проблемы, уровень населения медленно, но неуклонно рос и уже через сто лет достиг вполне приемлемого миллиарда.
А еще через пятьдесят лет возникла новая проблема.
Поначалу ее никто не принимал всерьез, но когда немотивированные преступления против личности стали исчисляться не единицами и десятками, а сотнями и даже тысячами, Правительство осознало опасность и воззвало к Мировому Совету. Мировой Совет, призвал на помощь психологов, медиков, учителей, воспитателей и сел думать.
Думать и вырабатывать решение.
После долгих дебатов, споров и всесторонних обсуждений, в которых приняло горячее участие чуть ли не все взрослое население Земли, марсианской колонии и лунных станций, пришли к неутешительному
