— Ты простудилась? — быстро спросила Гюро. Теперь она знала, что взрослые любят так говорить, когда не хотят, чтобы кто-нибудь заметил, что они плачут.
— Да, — сказала женщина, — то есть нет. Конечно, дружок, я могла бы сказать тебе, что простужена, но ведь это была бы неправда. Нет, я не простужена, просто я плачу от собственной глупости и оттого, что на свете всё так сложно.
— Разве старым тоже бывает грустно? — удивилась Гюро.
— В том-то и дело, что бывает, — ответила женщина. — Хочешь, я расскажу тебе, почему мне грустно? Во-первых, потому, что я вышла на пенсию. Вчера я последний день работала у себя на Телеграфе. Мне подарили цветы, вазу и часы. Сегодня мне уже не надо идти на работу, а это очень грустно. И во- вторых, меня пугает предстоящий переезд. В этом пансионате я прожила тридцать лет, но теперь мне это уже не по средствам, и я должна переехать в маленькую квартирку, в дом, где я не знаю ни души. И ещё надо упаковывать вещи, сегодня привезут ящики…
— А где же твоя Тюлинька? — спросила наконец Гюро.
— Тюлинька? — удивилась женщина. — Так ведь это я и есть.
— Не может быть, — сказала Гюро. — Тюлиньками зовут только маленьких девочек, а ты уже взрослая.
— Правильно. Меня звали Тюлинькой, когда я была маленькая, и все привыкли к этому имени, — объяснила женщина. — Даже на Телеграфе меня все звали Тюлинькой. Видишь, на вазе так и написано: «Нашей Тюлиньке от её товарищей по работе».
— Если тебе грустно, приходи вечером играть с нами в лото, мама уже достала пробку, — предложила ей Гюро. — А потом мы с мамой поможем тебе уложить вещи. Мы очень хорошо умеем паковать вещи, только что мы делали это дома.
— Вы меня спасёте! — воскликнула Тюлинька.
— А сейчас мне пора, мы идём искать работу, — сказала Гюро.
— Беги, мой дружочек. Мы ещё с тобой увидимся, — сказала Тюлинька.
— Мне жалко, что ты собираешься уезжать отсюда, — призналась Гюро. — Ведь я никого здесь не знаю, кроме тебя.
— Может, ты приедешь ко мне в гости на новую квартиру? — спросила Тюлинька. — Боюсь, что мне там будет очень одиноко.
Мама уже в пальто ждала Гюро. Гюро рассказала ей про Тюлиньку, но умолчала о том, что бегала по коридору. Правда, маме показалось подозрительным, что Гюро пришла в одних чулках, держа туфли в руке, но поскольку они собирались уходить, она не стала спрашивать, зачем Гюро разулась.
— Давай быстрее, — заторопилась мама. — Я обещала приехать в одиннадцать. В объявлении сказано, что требуется женщина, которая могла бы работать по дому и ухаживать за садом. Предоставляется большая светлая комната с ванной. Заманчиво, правда?
— Очень заманчиво, — согласилась Гюро.
Они посмотрели по карте и увидели, что им надо ехать сперва на трамвае, а потом на автобусе.
— Замечательно, мы увидим почти весь город, — сказала мама.
Гюро крепко держала маму за руку, когда они переходили большую улицу, а мама внимательно смотрела сначала в одну сторону, потом в другую.
Постояв немного и набравшись мужества, она быстро-быстро побежала через улицу.
Только у самого тротуара мама перешла на свой обычный шаг.
В вагоне они сидели сразу за вожатым, и Гюро смотрела, как он управляет трамваем. Он передвигал какую-то ручку то вправо, то влево, останавливал вагон, снова трогал его с места и звонил в звоночек. Потом он подносил ко рту какую-то трубочку, и тогда все в трамвае слышали его спокойный, уверенный голос:
— Вагон работает без кондуктора. Проходите вперёд! Здесь вы тоже можете оплатить проезд!
Иногда вожатый тормозил, словно оберегая всех — и ехавших в трамвае, и идущих по улице, а также автомобили и мотоциклы, и всё время он разменивал пассажирам деньги и объявлял остановки.
— Я бы хотела, чтобы ты работала вагоновожатой. Тогда бы я целый день каталась с тобой на трамвае, — сказала Гюро.
— Я бы тоже хотела, — сказала мама, — но на вагоновожатого надо долго учиться, а мне хочется поскорей найти работу, чтобы у нас с тобой было своё жильё. Жить в пансионате очень дорого.
— Конечно, — согласилась Гюро. — И потом, там нельзя бегать, хотя вообще-то мне там нравится.
Наконец они вышли из трамвая, пересели в автобус, и автобус повёз их далеко за город. Впрочем, это был ещё город, только дома здесь стояли не так тесно, как в центре.
Мама по карте нашла остановку, где им следовало выходить, и они пошли по неширокой извилистой дороге, вдоль которой росли деревья. Дома здесь стояли в садах. На деревьях сверкал иней. Гюро смотрела на эти деревья, но будто не замечала их, она чувствовала, как волнуется и даже чуть-чуть побаивается мамы, которая шла так быстро только потому, что хотела, чтобы всё было уже позади.
Они остановились перед красивым домом, сразу за ним начинался большой сад, куда выходила веранда с широким крыльцом.
Мама поднялась на крыльцо и позвонила. Гюро осталась внизу, залюбовавшись домиком, выстроенным из снега. Заглянув туда через окно, она увидела стул, на котором валялась газета. Было совершенно ясно, что сидеть в таком домике ни капли не холодно.
В это время отворилась дверь большого дома, и мама заговорила с хозяйкой.
— Меня зовут Эрле Люнгмю, — сказала мама. — Это я вам звонила нынче утром.
— Прекрасно. А скажите, могли бы вы, например, приготовить праздничный ужин? — спросила хозяйка.
— Боюсь утверждать, — сказала мама, — но мне кажется, что это не очень сложно. С обычным обедом я вполне справляюсь, а работать в саду даже люблю.
— А хорошо ли вы стираете? — спросила хозяйка. — И потом, есть ли у вас рекомендации? У меня должна быть гарантия, что на вас можно положиться.
— Видите ли, я никогда не вела такого большого хозяйства, — ответила мама, — но по мелочам помогала многим и, конечно, могу получить рекомендации там, где я жила раньше.
— Если судить по виду, то вы человек вполне надёжный, — сказала хозяйка. — И кажется, вы достаточно сильная, а это особенно важно. У нас много работы. Идёмте, я покажу вам вашу комнату.
— Спасибо, — сказала мама. — Пошли, Гюро.
— Кто это — Гюро? — удивилась хозяйка.
— Моя дочка, — ответила мама.
— Почему же вы не сказали мне о ней по телефону? — спросила хозяйка. — Я считала, что вы одна. Значит, вы собирались жить у меня вместе с дочкой? Мне очень жаль, но это невозможно. У нас у самих есть сын, и я не знаю, что скажет мой муж, если в доме окажется двое детей. Один ребёнок — это один ребёнок, но двое — это всё равно, что десять.
— Я вас понимаю, — сказала мама. — Простите за беспокойство.
Она взяла Гюро за руку и быстро вышла за калитку. Гюро поняла, что оглядываться не следует: у мамы был такой вид, будто ей хотелось поскорее забыть и этот дом, и эту хозяйку.
— Ладно, — сказала наконец мама, — нет и не надо. Завтра придумаем что-нибудь другое.
— Лучше бы я с тобой не поехала, — сказала Гюро. — Тогда бы тебе не пришлось говорить ей про меня.
— А что бы мы стали делать дальше? — спросила мама.
— А дальше — ты бы меня спрятала, и я была бы твоим секретом, — продолжала Гюро. — Мы бы с тобой разговаривали только после работы.
— Нет, — заявила мама. — Я не хочу, чтобы ты была секретом. Бежим-ка лучше на автобус, а то он уйдёт без нас.
В городе Гюро увидела человека, который подметал тротуар.
