сказал тихо:
— Сердар, ты ее не суди за вольность. Это я ей велел не закрывать лица. У нас, у русских, бабы сроду перед мужиками красоты своей не прятали, а Юлдуз — красавица из красавиц. Ну-ка, подай нам бутыль, выпьем малость.
Рузмамед решительно отодвинул свою кружку:
— Я привез к тебе сыновей. Ты помоги мне отдать Аманнияза в конную сотню Хива-хана.
Сергей нахмурился: не ожидал такой просьбы от старого друга. Помнил пушкарь, как Рузмамед не пустил Аманнияза в войско Аллакули-хана, когда оно отправлялось на Усть-Юрт. А теперь что же?
— Что случилось, сердар? — строго спросил Сергей.
— Неужто мир с ног на голову встал? Или нужда одолела — иного выхода не видишь?
— Я хочу сделать муллой младшего, Атамурада, — упрямо заявил Рузмамед и строго посмотрел на сына, — такова воля моего отца, Аман-аги. Я поклялся выполнить его волю.
— Ну я отдавай на здоровье младшего в медресе? — согласился Сергей. — Зачем старшего загонять в нукеры? Разве ты сам не испытал эту волчью жизнь? Сегодня здесь, завтра там. Сегодня жив, завтра твои кости шакалы гложут...
— Рахимкули-хан хорошо платит нукерам...— Рузмамед оторвался от пиалы, распрямился, коснувшись спинки стула.— Золотые тилля, которые заработает Аманнияз, пойдут на учебу Атамурада.
— Вон оно что... А я и не подумал...
— Сергей, — вновь заговорил Рузмамед, потупив взгляд, — Атамураду потребуется жилье и для коня место в стойле.
— Об этом не беспокойся, Рузмамед. Ты видишь, я переселился в новый дом, а старый теперь пустует. Аманнияз и Атамурад могут в нем жить хоть до скончания века.
- Спасибо, Сергей-джан. — Сердар благодарно улыбнулся. — Такие слова можно услышать только от настоящего друга.
— Может, выпьешь?
— Нет, Сергей-джан. Один раз выпил — хватит.
— Ну, тогда ешь... Сыновья-то куда смелее тебя за обедом.
Рузмамед выпил еще пиалу чая и деловито занялся пловом.
Чуть свет Рузмамед, когда его сыновья наслаждались крепким сном, отправился взглянуть на медресе Ширга зи. Город только просыпался. Только-только откричали призыв на утренний намаз азанчи, но еще распевали вовсю тут и там хорезмские петухи. Еще мало было горожан на улицах, но все базары уже ожили. Торгаши везли на арбах овощи и фрукты, открывались лавки купцов, и завсегдатаи рынков — маклеры — уже ожидали тех, кому требовалась деловая помощь. Рузмамед, войдя в ворота собота (Собот — крытый рынок), сразу попал в окружение дело вых людей.
— Сердар, кажется сегодня пятничный день? — заговорил с ним юркий старичок в замусоленном халате о распахнутыми полами. — То-то, я вижу, вы так рано проснулись. Позволю спросить вас — откуда вы родом и зачем пожаловали в священную столицу?
— Тебе какое дело до меня?! — грубо отозвался Рузмамед,
— Тебя-то я и поджидал всю ночь, уважаемый.
— Зачем я тебе нужен?
— Мне нужен каждый, у кого лежит черная тень заботы на лице. Ты именно такой человек.
— Да, это так, — согласился Рузмамед. — Глаза у тебя острые, как у шакала. А раз так, то помоги мне найти человека, близкого к ахуну Илли-алла.
— Найти не трудно, скажи, по какому к нему делу, может, я помогу.
— Сына хочу отдать в медресе.
— О, да ты, оказывается, очень богатый человек! — обрадовался старичок. — Медресе Ширгази по зубам лишь самым богатым людям.
— Ай, ничего, попробуем потянуть груз трех-четырех верблюдов, — с гордостью сказал Рузмамед. — Важно попасть в дом к самому ахуну Илли-алла. А там я найду с ним общий язык.
— Попасть к нему трудно, это я тебе говорю. Ты видел, сколько зажиточных людей заходят во двор мед ресе, но никого ахун и слушать не хочет. Я научу тебя, как к нему попасть, да сначала уплати мне один золо той тилля.
— Ты дармоед, оказывается! — рассердился Рузмамед. — Вот, держи две таньги да покажи мне ворота его двора.
— За две танги даже ишак мой не закричит! — обиделся старичок и зашагал прочь, оскорбленно оглядываясь,
Тотчас к Рузмамеду подскочил другой, с перекошенным от притворной улыбки ртом, но сердар оттолкнув его, прошел из конца в конец по базару и, выйдя на улицу, отыскал медресе. Оно стояло в глубине мейдана, глядя на мир множеством окон, расположенных в два этажа, а перед фасадом медресе росли фруктовые даренья и розы, Рузмамед, тихонько приближаясь к храму науки, вышел к фасаду, обошел его и увидел во двора стоявших на коленях учеников — сопи. Их было очень много, н все они одновременно отвешивали поклоны, распрямлялись и, запрокинув головы, шептали молитву, перед ними, тоже на коленях, стоял богослов — муда рис. Руамамед присел на корточки и стал наблюдать за их занятием. Наконец, богослужение закончилось, сопи направились в свои кельи, и Рузмамед приблизился к мударису. Увидев простолюдина, богослов оскорбился:
— Уважаемый, разве вы не видите, чем я занят? Поговорите с Гафар-ака, он все знает.
Расспросив у сопи, где найти Гафара-аку, Рузмамед вышел к какой-то грязной лачуге на задворках медресе, а сам Гафар-ака оказался сторожем и водоносом. Он придирчиво оглядел гостя, словно приценивался, сколь ко тот стоит, усадил на кошму:
— Ты, как я вижу, туркмен, при этом калека. Но Илли-алла возьмет с тебя не меньше, чем с богатого бия.
— О, Гафар-джан, разве мне сравниться в богатстве с бием! — смутился Рузмамед.— Но я отдам все, что имею.
— Этого мало, — также невозмутимо ответил Гафар-ака. — Ты не думай, что Илли-алла пользуется полученным. Он все отдает Кути-ходже, а тот половину несет самому хану. То, что остается самому Илли- алла, идет на расходы сопи... Чтобы стать ученым муллой, надо за все платить... За жилье, за еду, за чай, за учебу, каждому мударису, за калам и бумагу... Надо аккурат во вносить харадж и зякет... Преподносить по праздникам и в дни поминовений ахуну, мударисам... мне тоже...
— А тебе за что?
— Я за всех хлопочу, и за хлопоты получаю. Ты, туркмен, пока не готов отдать своего сына нам... Тебе еще надо побеседовать с Аллахом, а потом приходить. Иди и не мешай мне пить чай... Или давай сюда все твои деньги. Много болтаешь!
— Ладно, не виляй хвостом, назови истинную цену! — бесцеремонно потребовал Рузмамед, встряхнув за ворот водоноса.
— Воистину говорят: бойся лишенного ума, — вырвавшись, прошипел тот и крикнул: — Эй, Саллах- хан, Помоги!..
Откуда-то из темноты кельи выползли несколько бородатых оборванцев с безумными глазами, протянув руки к лицу Рузмамеда, корча гримасы и угрожающе шипя.
Сердар понял, что забрался в логово святых дервишей, обкуренных терьяком, и поспешил удалиться.
— Спасибо, Гафар-ака, еще встретимся! — сказал он ва прощание и зашагал прочь,
Он вернулся на подворье Сергея совершенно сбитый в толку, не зная, с чего начать устройство сына в медресе. Сыновья проснулись, пили чай, Сергей собрался на службу: был в зеленом шелковом халате и желтых «ромовых сапогах, под халатом, за кушаком, пистолет.
— Небось, на базаре уже побывал? — спросил он торопливо.
Рузмамед рассказал о своих утренних злоключениях. Пушкарь от души рассмеялся:
— Кость бы им всем в горло! Им руку в пасть не клади — вторую откусят, тогда пропал... Ну да ладно, положись на меня. Пошли, Аманнияз, представлю тебя ханской знати...
Солнце поднялось над Хивой, и его теплые лучи согревали купола мечетей и минаретов, сверкали на
