все земли до самого Хорезма. Вот эти старые пушки могут помочь нам. Но для этого нужна твоя помощь, Сергей-топчи.
— Подумать надо, как подступиться к ним, — рассудил Сергей. — Дай мне, Юсуфмехтер, денек на соображение. Если не справлюсь, то сам к тебе приду — положу голову под секиру.
— Ай, зачем такие слова говоришь! — строго одернул его визирь. — Отрубить голову не трудно — хоть тебе, хоть другому. Давай-ка подумаем: какая помощь будет нужна — скажешь. А сейчас иди в михманхану (Михманхана — гостиница), там тебе комнату убрали, отдохни немного.
— Ну что же, это по-людски, — рассудил Сергей и пошел с одним из сановников по двору. Резные колонны в многочисленные двери михманханы занимали весь бок первого двора. В таких апартаментах Сергей сроду не бывал, да и не видывал раньше зданий, похожих на это. Внутрь вошел — сплошь резьба по дереву, стекло семицветное венецианское. В комнате ковер на полу и тахта, убранная бордовым атласным покрывалом. Чайник с пиалами на низком столике и целая дюжина по душек, одна на другой, в углу. Пока Сергей оглядывал комнату, сановник давал хозяину наказы: чтобы особенно ласков был к русскому, чай не забывал ему завари вать, воду для мытья рук и лица подносил. А если захочет Сергей-топчи обедать у себя в комнате, то нести ему все, что пожелает.
Слушая наставления сановника, Сергей подшучивал над собой:
— Ну-ну, Серега, ешь — не хочу, живи до ста лет, горя не знай, если через день-другой голову не снимут,
Как только ханские слуги удалились, пожелав ему покоя и отдыха, Сергей лег на ковер, сунул ладони под затылок и задумался, недоумевая: «Да что же это такое делается, господа хорошие?! Да разве я смогу?! Да тут надо цельное военное министерство создавать. Заводик военный надо строить. А иначе где лафеты, скажем, делать? Где кривые дула выпрямлять? Где прицелы мастерить? Ну, друзья-мусульмане, да вы не того! Здесь и дураку видно, что одному не под силу сладить с ханским приказом. Раз вы возводите передо мной ров неодолимый, то и я вам свои условия скажу. Перво-наперво дайте мне артиллерийский парк. И всех кузнецов, какие есть в хивинском царстве, ко мне соберите; русских, татар, азиатов — мне все равно, лишь бы дело кузнечное хорошо знали. Посидим, посоветуемся, а дальше видно будет...»
По повелению хана Юсуф-мехтер через несколько дней показал Сергею столицу. Кавалькада, выехав из дворцовых ворот, остановилась на обширной, вымощенной жженым кирпичом площади. Визирь, поведя рукой, сказал:
— Эти мбгучие стены непробиваемы, ворота гостеприимны, а у каждой дворцовой башни — тысяча глаз и столько же ушей. Дворец мы называем ичанкале. Его вознес святой Палван-ата, и он же основал этот благодатный город, имя которому Хива. — Рассказывая, визирь повернул лицо к сидящему на караковом скакуне Сергею и озабоченно предупредил: — Если тебе что-то непонятно, дорогой Сергей-топчи, не стесняйся меня — спрашивай.
— Да ну что вы, Юсуф-ака! Я не из стеснительных. Я вчера вечером успел кое с чем ознакомиться. Вы-то, небось, уже спали, а я с хозяином михманханы ходил по дворцовым дворам, осматривал все. Галерея, между прочим, мне шибко понравилась. Длинная, а самое главное — вся в диковинных узорах. Михманщик мне сказал, что на этой галерее Аллакули-хан проводит торжественные приемы.
— Этому Армату я отрежу его длинный язык, — с досадой выговорил Юсуф-мехтер.
— Не браните его, господин визирь, я упросил показать чертоги хана. Мне было неловко беспокоить вас вечером.
— Ладно, Сергей-топчи, на этот раз я прощу его, но ты по всякой нужде обращайся только ко мне. У тебя теперь два хозяина: сам маградит и я — его преданный визирь.
— Юсуф-ака, а сколько ворот в ичанкале?
— Вот, видишь эту стену? — указал визирь вверх, — Она окружает ичанкале, имеет высоту до двадцати локтей, а толщина ее гораздо шире дороги, по которой ты ехал из Гульбанбага. В этой стене четверо ворот. Самое же прекрасное здание в Хиве— мечеть Палван-ата. Ее построил двадцать лет назад Мухаммед-Рахим-хан — отец Аллакули.
Сергей, как только выехали из ворот дворца, сразу обратил внимание на мечеть —она выделялась из всего, что бросалось в глаза. Запрокинув голову, он рассматривал ее и видел, что сложена она из жженого кирпича, купол ее покрыт зеленой глазурью, а поверх купола, словно солнце, красуется золотая маковка. Против вхо да в мечеть Сергей задержал взгляд на нише в стене, и Юсуф-мехтер пояснил:
— В этой мечети покоится отец нашего маградита, Мухаммед-Рахим-хан, он умер восемь лет назад, да будет жизнь его вечной в кущах благословенного рая, Аминь...
Визирь, поднявшись на ступени, ввел Сергея в мечеть. Она состояла из четырех комнат. Самой красивой пушкарю показалась средняя комната — просторная, сводчатая, потолки и стены которой были сплошь украшены изразцами голубого цвета. Тотчас служитель мечети— главный имам ханства — опустился на колени, все последовали его примеру, и зазвучали слова из Корана. Резонанс в мечети был поразительный: свод отражал звуки речи, которые, сливаясь, превращались в какую-то таинственную мелодию. Сергей посмотрел вверх, откуда, казалось, исходили эти звуки, и увидел свешивающуюся цепь с паникадилом, на котором лежало огромное яйцо страуса. По преданию, его привез из Африки какой-то святой дервиш. Здесь же, во мраке, виднелась гробница Мухаммед-Рахим-хана, огороженная медной решеткой, к которой крепился ханский бунчук. В левом углу комнаты виднелись еще две гробницы: там были похоронены хивинские ханы Ширгази и Абулгази.
Сергей, следуя за визирем, обошел гробницы, затем заглянул в соседнюю темную комнату: здесь покоились останки основателя Хивы — Палван-ата.
Выйдя из мечети, Сергей оказался лицом перед дворцовым порталом, украшенным голубыми изразцами. Между ним и мечетью лежала огромная площадь, в самом центре которой виднелась большая четырехугольная яма. Процессия направилась к ней. Когда остановились, визирь мрачно произнес:
— Здесь мы отрубаем головы преступникам и бросаем в эту яму. Я не желаю, чтобы кто-то из вас оказался в ней.
Все подавленно ум лкли, задумавшись о бренности жизни. У Сергея по спине пробежали мурашки. Он подумал, что визирь произнес эти зловещие слова специально для него. Когда выехали из внутреннего города — ичанкале, Юсуф-мехтер, еще во власти посещения места казни, также мрачно пояснил, указав на возвышение, торчавшее над базарной площадью:
— А вон там мы вешаем преступников... Там удобнее, потому что рядом находится кладбище.
Такую, же виселицу Сергей видел и на площади возле невольничьего рынка. Рядом высился караван-сарай, шагов на сто с лишним в длину, в два этажа, которые были разделены на лавочки и склады для хранения товаров. Сюда съезжались и жили, торгуя, купцы из разных стран, в том числе и из России, правда, в последнее время русские купцы перестали ездить в Хиву. Рабовладельческая Хива вызывала все большее и большее раздражение в Санкт-Петербурге. Роптали люди в Астрахани и Оренбурге, сравнивая хивинского хана с разбойником и работорговцем. Аллакули-хан, оправдываясь порой перед другими государями, с вызовом говорил: «Хива не может существовать без рабства, потому что земледелием в Хивинском ханстве занимаются только рабы!»
Осмотрев караван-сарай, процессия двинулась через многолюдные базары — Бакалбазари, Нанбазари, Шем-базари, Сертарашбазари — и вскоре оказалась в кривых и пыльных закоулках города. Здесь глухие, закрытые глинобитными стенами дворы смыкались с мазарами, всюду густо торчали холмики могил. Ворота, ведущие во дворы к жилым домам, прятались в толстых глиняных стенах и держались на крепких засовах.
Лаем собак огласился двор богатого купца Сеиднияз-бая, когда сам хозяин дома, ехавший в свите, сойдя с лошади, властно постучал черенком кнута по воротам. Слуги, ожидавшие его приезда с именитыми гостями, мгновенно распахнули ворота. Всадники, низко пригибаясь, въехали на обширный двор и слезли с коней. Дон купца — двухэтажное строение с айванами — стоял посреди двора. Вокруг росли фруктовые деревья. Между ними зеленели посевы клевера. В самом конце двора виднелись низкие, прилепленные одна к другой, мазанки: там размещался скот, лошади и ткацкая мастерская. Оттуда же доносился звон железа — работали кузнецы, Сергей, шагая рядом с Юсуф-мехтером и хозяином, с интересом разглядывал, чем богат Сеиднияз-бай. Впрочем, еще когда ехали сюда, визирь, льстя купцу, громко объявил пушкарю: «Сеиднияз — самый богатый человек в ханстве. У него больше четырехсот рабов!» Сеиднияз было возразил, что у хана Аллакули и Юсуф-мехтера их гораздо больше, но визирь нахмурился: «Торгаш, ты не запрягай хана Хорезма
