сидят в твоей черной кибитке. Того человека, который привез их ко мне, зовут Гамза-хан.
— Знаю такого, продолжай,— с интересом отозвался Кият-хан, а остальные вздохнули.
Перс попросил воды, потому что сильно волновался, а может, давно не пил. Абдулла налил ему чаю. Тот отхлебнул глоток и продолжал с тем же нетерпением:
— Гамза-хан велел, чтобы я подал им ужин, и моя жена принесла все, чего они захотели. Я сидел с ними и слышал весь разговор. Гамза-хан сказал тому худенькому: «Встаньте у Челекена поздно ночью и в кулазе плывите к берегу. Кибитки Кията в середине. Сам хан живет в восьмикрылой. Если есть стража, подползите незаметно и уберите ее с дороги. Потом пробирайтесь к кибитке хана. Привезете его голову — получите пять тысяч тюменов...»
Йигиты все как один схватились за рукоятки ножей. Кият вздрогнул, побледнел и чуть-чуть отпрянул от перса. А тот еще жарче продолжал:
— Хан-ага, мне они сказали: «Ты должен выполнять все приказания человека Аббаса-Мирзы». А о том, что хочу я их везти или нет, они не спрашивали. Гамза-хан только предупредил: «Не вздумай шутить, Касем, если дорожишь своей башкой». Что мне оставалось делать, хан-ага? Мы пришли на моей геми раньше времени и бросили якорь в пяти фарсахах от Челекена, чтобы дождаться ночи. Тут нас и схватили.
После того, что рассказал перс, все долго молчали. Вот, оказывается, что поджидало Кията! Смерть. Аббас-Мирза нанял убийц и оценил его голову в пять тысяч тюменов. Кията вдруг обуяла жажда действия. Ему хотелось чего-то, но он пока сам не знал — чего именно. Наконец, сказал:
— Приведи того, полудохлого.
Через несколько минут худощавый перс в драной шапке и грязном халате, согнувшись, вошел в кибитку и упал на колени. Ни слова не говоря, Кият выхватил нож и поднес острие к подбородку продажного убийцы. Тот, почувствовав острие, запрокинул голову.
— Отвечай, каджар,— холодно, с хрипотцой произнес Кият, и все подумали, что хан не выдержит — проткнет горло пленнику. Но Кият какой-то внутренней силой сдерживал себя.— Кто оценил мою голову — сам шах или Аббас-Мирза?
— Аббас,— прохрипел перс.
— Сколько стоит моя голова?
— Пять тысяч тюменов.
— Дорого ценят мою голову,— усмехнулся Кият. С лица его сошла бледность, щеки порозовели. Он обрел спокойствие и выдержку: — Теперь скажи, зачем персам моя голова?
— Шах объявил урусам газават. Все войска брошены в Талыш, Карабах, Мирак. Шах боится, что, как и в прошлые лета, туркмены придут на помощь русским. Он хотел сделать тебя своим лучшим ханом — ты отказался. Теперь он хочет видеть твою мертвую голову. Без тебя иомуды не нападут на могучую исламскую Персию.
Кият убрал от лица нож и хотел вложить в ножны, но никак не попадал. Перс решил, что хан призадумался, как ему быть, с кем идти — с персами или урусами, и обрел спокойный голос:
— Хан-ага, по всему Востоку разгорается газават. Победоносные войска шахиншаха уже заняли все ранее потерянные земли. Не сегодня-завтра вспыхнет Дагестан, и тогда весь Кавказ, поднятый во имя ислама, прогонит русских свиноедов. Хан-ага, отпусти меня, и я скажу Аббасу-Мирзе, что ты согласен принять титул хана с шахской грамотой.
Кият устало вздохнул и тихо вымолвил:
— Уведите его.
Над Челекеном сиял яркий осенний день. Небо было синее моря, а облака в нем — белее челекенской соли. На громадной равнине, где по праздникам устраивались скачки — «аламан-байга», борьба «гореш» и другие состязания и игры, собралось много народу. Пожалуй, никто не остался сидеть в кибитках. Даже старухи с внуками пришли взглянуть на затеянное Кият-ханом. На тахте, настланной коврами, собрались именитые люди острова. Пришел Таган-Нияз и Булат-хан, Мирриш-бай и Мулла-Каиб, Гут же, рядом с вожаками кочевий, сидели менее знатные, но почитаемые народом яшули и молодые храбрые йигиты. Трое лучших наездников из сотни Кията проезжались перед собравшимися и ждали распоряжений своего повелителя. Вот он сел в середине на тахту, сказал всем, чтобы угощались чаем, сластями, я дал знак трем всадникам начинать представление. Конники, пришпорив коней, поскакали в другой конец равнины и скоро скрылись с глаз. Только легкая пыль вилась в синем воздухе.
Кият приготовил три подарка. Тот, кто прискачет первым, получит белый тельпек и шелковый халат. Второму предназначались желтые сапоги. Третьему — кушак. Стоявшие с обеих сторон площади челекенцы ждали наездников, с нетерпением поглядывали в ту сторону, откуда они должны были появиться.
— Скачут! Скачут! — разнесся чей-то пронзительный голос. Зашумели, заулюлюкали и другие, встречая всадников. Но что это? Кони летят с такой тяжестью, будто их впрягли в арбу. Первым вырвался скакун мышастого цвета, за ним — карий жеребец, а третий отстал саженей на сорок. И едва всадники приблизились к толпе, все увидели страшное: за каждым скакуном следом волочилась веревка с человеческим трупом. Все мгновенно, как по команде, притихли: ужас закрался в сердца островитян. Ведь никто, кроме приближенных Кията, не знал о казни, хотя слышали, что огурджалинцы привезли каких-то пленных.
— Эй, люди! — крикнул с вызовом Кият-хан. — Чего замолчали? Выбросьте-ка трупы этих негодяев подальше.
В то время как Кият вручал подарки всадникам, несколько слуг Кията подхватили веревки с трупами и потащили их в сторону мазара.
— Так будет с каждым, кто посягнет на жизнь нашу! — сурово сказал Кият-хан и стал рассказывать, кто эти люди и почему он приговорил их к смерти.
Народ стоял подавленный. Но Кият предусмотрел все заранее. Тут же он объявил, что персу, сообщившему о намерениях подосланных шахом убийц, он дарует свободу, и тотчас велел своему человеку переправить капитана геми на материк и проводить до самого Астрабада. И на этом не кончились его благоденствия. Он объявил, что спасся от неминуемой смерти благодаря Кеймиру и считает навек себя его должником. Хан предложил всем желающим садиться в киржимы и ехать на Огурджинский остров, в гости к спасителю.
Охотников нашлось много. Почти пятьдесят киржимов — в каждом десять-пятнадцать человек — отошли от Челекена и к закату солнца приплыли к соседнему острову,
ИМЕНЕМ ПРИНЦА
Кият постиг умом и почувствовал сердцем, что война неизбежна. Его люди разъехались в Кочевья к аксакалам — повезли фирман, чтобы старшины собирали йигитов, ставили во главе каждой сотня хана и отправляли войско на Атрек. Выехал туда и он сам. На Челекене остались Булат-хан и Мулла-Каиб.
В Астрабадский залив отправилось более ста хиржимов, а над Атреком поблескивало столько копий, сколько было метелок камыша вдоль берега. Привели джигитов ханы Мангышлака и Карабогаза, приехал « двумя сотнями всадников гокленец Алты-хан. Ждали, вот-вот подойдут текинцы Ахала и Мургаба. По сообщениям, посланным Киятом, там было неспокойно. Племена, покоренные хивинским ханом, выходили из повиновения: отказывались служить в войске, платить дань. И теперь, когда прошел слух, что Кият зовет всех на битву с каджарами, в Ахале и по всему Мургабу собирались йигиты в сотни, спешно готовились к походу на Астрабад, Мешхед и другие города и селения Персии. С пятью сотнями всадников х Кияту прибыл из Ахала Дурды-хан.
Кочевье гасанкулийцвв гремело от множества разноплеменных голосов. В один из дней в залив вошел российский шлюп. Грозные пушки смотрели с его бортов. Кият прошептал с благоговением: «Аллах сделал угодное всем нам».
От шлюпа тотчас отделилась лодка и быстро приблизилась к берегу. Из нее вышли лейтенант Басаргин в черном бушлате и шапке, Муратов — в малиновом бешмете и круглой асечке. Третьим был человек в черном тельпеке и зимнем пальто. Кият сразу не узнал его. Лишь поздоровавшись с двумя
