Несколько немцев собирали на холме трофеи.
Поодаль возвышались вражеские танки, вышедшие из строя. Некоторые из них еще вовсю пылали, другие догорали, смрадно чадя.
Трофеев на холме немцам досталось немного; несколько винтовок без патронов да еще лошадь.
Немецкий офицер, руководивший трофейной командой, в новеньком с иголочки мундире, чувствовал себя отменно. Выломав тонкий прутик, он подошел к Новикову и его товарищам. Некоторое время разглядывал их, похлопывая прутом по голенищу, затем коснулся гибкой палкой плеча Новикова и спросил по-русски:
— Русский?
— Конечно, русский, — четко выговаривая слове, произнес Новиков.
— А эти? Какой национальности?
— Туркмены.
— Добровольцы из Индии? — задал вопрос офицер, касаясь прутом смуглого подбородка Пирджана.
Пирджан покачал головой:
— Да, мы добровольцы, хотя и не из Индии. А тебе какое дело?
Офицер не знал туркменского, но интонация говорившего привела его в ярость, и он дважды хлестнул его по лицу наотмашь прутом. Затем снова принялся рассматривать Новикова.
— Ты хороший солдат. Я видел, как ты поднимал и поддерживал этих скотов, несмотря на свое тяжелое состояние. У тебя есть шанс спастись, а им ничего не поможет. Пусть подыхают.
Превозмогая боль от раны, Новиков старался стоять, не шатаясь.
— Мы — дети одной матери, — сказал Новиков офицеру, указывая на своих товарищей. — Врат брату всегда должен помогать.
— Это какие же вы братья? — деланно удивился офицер.
— У нас одна мать — Россия, — громко произнес теряющий силы Новиков.
— Заткнись! — крикнул офицер.
На его возглас подбежали два долговязых солда та, находившиеся неподалеку.
— Капут твой России и твоему братству, — усмехнулся офицер.— Танки великой Германии вступили в Москву.
Новиков ничего не ответил. Молча повернулся он к алеющему востоку.
За их позицией, сквозь кустарниковые деревца и камыши, виднелось огромное болото, в котором можно было различить башни двух вражеских танков, безнадежно увязших в трясине. Они быстро погружались в желтую жижу и вскоре исчезли, оставив после себя лишь колышущуюся грязь.
Новиков произнес про себя: «Вы думаете, что все эти территории, захваченные вами, ваши? Как бы не так! Развязанная вами война окажется тем болотом, из которого никому из вас не выбраться живым». Повернувшись к офицеру, он ответил:
— Да, ваши танки, может быть, и вступили на землю Москвы. Но вот те уже никуда не вступят. — Произнеся последнюю фразу, Новиков указал на танки, которые исчезли в трясине.
Офицер долго всматривался.
— Немцы уважают смелых врагов. Если я тебя убью, ты не увидишь Россию, побежденную фюрером. А поэтому я подарю тебе жизнь, чтобы ты все это увидел.
Когда вблизи появились два немца в белых халатах, офицер приказал им что-то на своем языке. Те сразу стали осматривать раны Новикова и его товарищей, оказывая им первую помощь.
Всех раненых советских воинов немцы собрали в одну группу, которую отогнали к ближайшей железнодорожной станции.
Раненых пленных несколько дней держали на небольшом клочке земли, наскоро обтянутом колючей проволокой. Потом их затолкали в товарные вагоны, заперли двери и отправили состав на запад.
В вагоне, где оказались Новиков с друзьями, не было места даже присесть. Все стояли, тесно прижавшись друг к другу. Воздух был тяжелым из-за запаха, исходящего от ран.
Ни еды, ни питья вот уже около трех суток раневым не давали. Никакой медицинской помощи не оказывалось. Тяжелораненые в такой тесноте умирали. Их трупы не выносились, они стояли среди живых, потому что им некуда было упасть.
Лицо Новикова распухло до неузнаваемости. Его знобило, бросало то в жар, то в холод.
Состояние Пирджана тоже ухудшилось, и он часто терял сознание.
Петр Максимович и Пирджан находились в середине вагона. Когда Пирджан в очередной раз потерял сознание, лицо его стало подобным выстиранному белому полотну. Стоявший рядом военнопленный фельдшер покачал головой.
— Что? — обратился к нему Новиков.
— Ему необходим свежий воздух. Иначе через полчаса этот человек умрет. Хорошо, если бы кто- нибудь из стоящих слева уступил ему хотя бы на некоторое время свое место.
— Зачем уступать место? Вон те умершие были не хуже его и тоже хотели жить... Пусть и он умирает,— раздался чей-то голос.
— Заткнись! Сейчас с тобой рассчитаюсь. — Новиков сделал попытку протиснуться в сторону говорившего.
Пирджану становилось с каждой минутой все хуже. Ему уже не помогало то, что Джумабай усиленно размахивал перед его лицом ладонью. На Пирджана было больно смотреть.
Из последних сил Новиков крикнул:
— Товарищи, однополчане, земляки! Послушайте, родные мои! Наш товарищ в очень тяжелом состоянии. Он сражался до последней капли крови. Ему необходим свежий воздух. Прошу вас, помогите перенести его в конец вагона, где хоть немного можно дышать.
— Давай его сюда, — послышался голос. Раненые с огромным трудом переместили Пирджана в угол вагона.
— Давайте его ко мне,—раздался тот же голос. — Я тут выломал одну боковую доску, здесь дышать полегче.
* * *
Новикова и его товарищей привезли в концентрационный лагерь, находившийся на территории Поль- ши. Шел июль 1942 года.
Дощатые бараки были набиты битком. Пленные располагались на трехъярусных нарах в своей одежде, постелей не было. Из этого ада их отправляли в другие концентрационные лагеря, которых уже было много в разных уголках Европы.
Временами то внутри лагеря, то снаружи раздавались автоматные и пулеметные очереди, им вторил лай собак. Охранники издевались над пленными.
Джумабай и Пирджан выжили, их состояние улучшилось, а Новикову стало хуже. С помощью военнопленных его устроили в лазарет лагеря. Он лежал, не вставая с постели, и не мог есть. Джумабай и Пирджан приходили к нему каждый день.
Однажды, когда они пришли его навестить, Новиков еле слышно сказал:
— Ребята, думаю, что это уже конец.
— Не говорите так, вы выздоровеете, все будет хорошо,—ответили оба солдата.
— Слушайте меня внимательно, — еще тише проговорил Новиков, пошевелив указательным пальцем руки, которую держал Джумабай. — Разговор не о моей смерти, а о другом. Из этого ада, в который мы попали, едва ли кто-нибудь сумеет вырваться. Вряд ли кто-нибудь выживет. И в дальнейшем мы не сможем быть вместе. Но я твердо верю, что при любых испытаниях вы сохраните преданность Родине.
Наступила тяжелая тишина. Все молчали, скрывая друг от друга свои страдания.
Палата Новикова была смежной с кабинетом врача. В этом кабинете, кроме стола и одного стула, имелся еще висевший на стене маленький портрет Гитлера, вырезанный из газеты.
Нынешний врач или его предшественник заставил пленных сделать рамку для фотографии фюрера. Когда дверь приоткрывалась Гитлер из рамки смотрел в сторону Новикова..
На улице валил снег, стоял небольшой морозец, однако температура в палате была терпимой.
Когда Джумабай с Пирджаном собрались уходить, дверь в палату с шумом распахнулась. Опираясь на
