Джек, интуитивно поняв, что все закончилось, опустил фонарик и ответил:
— Я произнес молитву, Клов.
— Кажется, это спасло нам жизнь. Но почему ты решил обратиться к молитве?
— Я подумал, что если слова проклятия имеют здесь такую грозную силу, то слова молитвы должны обладать еще большей силой. Потому что в молитве есть благодать.
Уманский посмотрел на Джека.
— Командор, это звучит как бред, но в ваших словах есть что-то такое, что заставляет меня задуматься.
— Телеоник Моузес, который создал эту Клоаку, был религиозен, — сказал Джек. — В трудные моменты он обращался за помощью к молитвам. Думаю, поэтому сработала и моя молитва.
— Это похоже на правду, — после секундного размышления согласился Уманский. Он поправил треснувшие очки. — Думаю, та часть сознания телеоника Моузеса, которая пыталась противостоять разрастающемуся и воплощающемуся кошмару, каким-то образом закрепилась в Клоаке. Она все еще пытается противостоять.
— Лучик добра в царстве беспросветного ужаса, — пробормотала Тори.
— Что?
— Моя мать говорила так о частице Бога, которую каждый из нас носит в душе.
— В данном случае речь должна идти о частице здравого смысла, — уточнил Уманский. И добавил со вздохом: —…В беспросветном царстве подсознания. Коллеги, я призываю всех вас сохранять здравый смысл до конца нашей вылазки, даже если от него останутся одни лишь крупицы.
— Крупицы здравого смысла… — эхом отозвалась Тори. — Спасут ли они нас?
— А почему нет?
Тори посмотрела на Уманского рассеянным взглядом, нахмурилась и тихо произнесла:
— Если мы не можем доверять собственным теням… то кому вообще мы теперь можем доверять?
8
Клов снял ботинок с ноги и вытряхнул из него пыль. Затем снова надел ботинок и закрепил шнуровку.
— Значит, телеоника, который создал весь этот кошмар, зовут Моузес?
— Да, — ответила Тори. — Как ветхозаветного пророка, который беседовал с Богом на Синайской горе.
— И что, Космоцентр наказал его за создание этой Клоаки?
— Да, — снова сказала Тори. — Он отбывает пожизненный срок в тюрьме на одном из спутников Геи-Регины.
— Но он создал Клоаку не нарочно. Собственно, он ли ее создал? Ведь в момент создания Клоаки телеоник спал. Сознание его было отключено.
— Клоаку создало подсознание Моузеса, — сказала Тори.
— Да, верно. Но разве человек может отвечать за свое подсознание?
— Какая-то идиотская постановка вопроса, — сердито проговорил Уманский, сидя рядом с Кловом на бордюре и заматывая клейкой лентой сломанную дужку очков. — Если человек не может отвечать за свое подсознание, то кто же тогда за него ответит?
— Не знаю. В христианских книгах написано, что совесть каждого человека изначально отягощена первородным грехом. Мы все прокляты еще до нашего рождения.
— Ты хочешь сказать, что за все гадости, которые выкидывает наше подсознание, должен отвечать тот, кто нас проклял?
Клов качнул головой:
— Нет, не так. Каждый из нас живет с чувством вины. Даже когда это чувство запрятано на самые глубины подсознания, мы все равно знаем о нем.
— И снова не понял. — Уманский надел очки. — Что ты хочешь этим сказать?
— Клов хочет сказать, что в появлении Клоаки виноват не только телеоник, но и все мы, — спокойно пояснил командор Джек. — Как носители общей вины. И когда мы судим конкретного человека, мы должны помнить о том, что мы судим себя. Вина Моузеса лишь в том, что, благодаря своему дару, он сумел сделать свои страхи и кошмары явью. Но он не просил об этом даре. Он с ним родился.
— Телеоники должны отвечать за то, что творят, и точка, — сурово произнес Уманский.
Некоторое время все молчали, вытянув гудящие ноги и наслаждаясь минутами передышки.
— А что, если Бог тоже создал наш мир во сне? — предположила вдруг Тори. — Что, если Богу тоже снились кошмары, как телеонику? И он создал этот мир, сам того не осознав.
— Еще немного, и ты договоришься до того, что Дьявол — это подсознание Бога, — сказал Уманский. — Его чувство вины, комплексы, и так далее, и тому подобное.
Тори повернулась к командору:
— А ты чего молчишь, Джек?
— Я не силен в теологических спорах, — отозвался тот. — Одно скажу вам точно: телеоники — это не суперлюди. Они просто инвалиды, а их дар — это болезнь. И пока мы этого не осознаем, мы еще нахлебаемся с ними бед.
— Телеоники — всего лишь инструмент, с помощью которого мы, люди, воссоздаем земной облик, — сказал Уманский. — Их снобизм — это снобизм лабораторного микроскопа, вообразившего себя Всевидящим Оком.
— Что ж, думай как хочешь, — равнодушно проговорил Джек. — Я не хочу с тобой спорить.
Уманский сорвал очки и вновь принялся протирать их платком.
— Если уж на то пошло, то Моузес должен сидеть в тюрьме! — сказал он. — Лишь во сне человек адекватен себе. Спящий — тот, кто есть, а не тот, кем он хочет казаться. И демоны, которые одолевали душу телеоника, это его демоны. А не ваши и не мои.
Уманский снова надел очки, как бы ставя в разговоре окончательную точку. На этот раз возражать ему никто не стал.
— Мне тут пришло в голову… — медленно и задумчиво заговорила Тори.
И замолчала, вновь погрузившись в свои мысли.
— Договаривай, — потребовал Уманский.
— Что, если мы — уже не мы?
Техник поморщился:
— Что за бред? Намекаешь на то, что серая мантия убила нас, а потом изготовила дубликаты?
— Дубликаты. Подобия. Копии. Имитации. Что, если по этой причине наше восприятие реальности так ущербно? Наши тени оживают и пытаются нас убить, а наши слова, произнесенные невзначай, обретают силу и воплощаются в плоть и кость.
— Если бы я был имитацией, я бы знал об этом, — заявил Уманский.
Тори покачала головой:
— Необязательно. Серая мантия могла просканировать содержимое наших мозгов, а потом, расправившись с нами, перенести скопированную информацию в новые «носители». В этом случае мы будем уверены, что мы — это мы. Хотя на самом деле…
— Замолчи! — сухо и сердито проговорил Уманский. — Повторяю тебе: я — не копия и не имитация. И я тебе это докажу!
Он вынул нож и полоснул себя лезвием по ладони. Тихо вскрикнул и затряс порезанной рукой. Потом поднял ладонь и предъявил всем кровоточащий порез.
— Видели? Это настоящая кровь!
Тори пожала плечами:
— Это ничего не доказывает. Имитации, которые изготавливает серая мантия, визуально ничем не
