смотрел когда-то с женой. Фильм повествовал о жизни земного адмирала Нельсона. Потеряв в морском сражении руку, адмирал испытывал сильную фантомную боль, однако был благодарен боли за то, что она помогла ему осознать метафизическое измерение, в котором он существовал. Выписываясь из госпиталя, адмирал Нельсон сказал врачу, что фантомная боль в его потерянной руке — лучшее доказательство существования души.
Клов постарался ни о чем не думать, но это не удавалось. Разрозненная плоть Тори, которую Клов видел рядом с собой, навела его на странные мысли. Что, если мы все умерли еще до нашего рождения и жизнь каждого из нас — всего лишь фантомная боль, доставшаяся нам в наследство? Что, если человеческая жизнь — лишь тоска по истинной реальности, которая никогда не повторится?
Клов усмехнулся. Он всегда презирал философов и вот теперь принялся философствовать сам. Приказав себе выбросить глупые мысли из головы, он покосился на разрозненные темные диски, бывшие плотью сборщика.
— Ты похож на кота Шредингера, — сказал Клов, обращаясь к сборщику.
— Что? — проговорил один из дисков.
— Ты жив лишь наполовину. Ты одновременно существуешь и не существуешь.
— Ты решил развлечь меня каламбурами? — уточнил сборщик.
Клов пожал плечами:
— Надо же о чем-то говорить.
Сборщик помолчал немного, а потом сказал:
— В чем-то ты, конечно, прав. То, что с нами происходит, сильно похоже на первую ступень развоплощения.
— Да. И мне это не по душе. Кстати, кажется, идет снег.
— Уже несколько минут, — подала голос Тори. — В другом состоянии я бы сказала, что это красиво.
Это и правда было красиво. Большие белые снежинки медленно, как зачарованные танцовщицы или сомнамбулы, парили в черном воздухе и опускались на дома, деревья и машины, превращая их в белые призраки домов, деревьев и машин.
И вдруг все закончилось. Тела путешественников снова обрели целостность.
— Слава Богу, я — это снова я, а не кучка летающих дисков, — сказал сборщик, переведя дух.
— Рано или поздно все иллюзии заканчиваются, — отозвался Клов. Он поднял руку и взглянул на экран навигатора. — До места, где находятся телеоники, осталось несколько минут пути.
Тори остановилась рядом и, положив руку на низ живота, сказала:
— Клов, мне нужно в туалет.
— Можешь потерпеть минут десять?
Она покачала головой:
— Нет. Я долго терпела.
— Почему не сказала раньше?
— Вспомни, в каком виде я была.
Клов улыбнулся:
— Да, действительно. Я об этом не подумал. Хорошо. Делай, что нужно, а мы отвернемся.
Тори покачала головой:
— Нет, Клов. Мне нужно отойти.
— Но мы должны быть рядом с тобой.
Тори устало улыбнулась:
— Поверь мне, я смогу посидеть на корточках и без вашей поддержки.
— Ладно, — нехотя признал капитан. — Только не уходи далеко.
— Я буду в двадцати шагах.
Тори отстегнула сумку и положила ее на асфальт, затем торопливо зашагала к углу здания. Через несколько секунд она свернула за угол и скрылась из вида.
Клов полез в карман за сигаретами.
— Черт… — с досадой пробормотал он. — Сигарет больше нет.
— Могу угостить своими, — предложил сборщик.
Капитан дернул плечом:
— Давай.
Некоторое время они молчали, пуская дым. Сборщик улыбнулся и сказал:
— Классическая ситуация.
— Что? — не понял Клов.
— Я говорю: классическая ситуация. Мужчины курят, пока женщина справляет малую нужду.
— Да уж, — сказал Клов. Он затянулся сигаретой, выпустил дым и слегка поморщился. — Странный вкус. Что в них?
— Мескат, — ответил сборщик.
— Мескат? Это наркотик, который изготавливают из сверхчувствительной наноматерии и подмешивают в табак?
Сборщик кивнул:
— Угу. Обычно с ним поступают именно так.
— Эта дрянь и впрямь превращает человека в Бога?
— Многие так считают, — улыбнулся сборщик.
Клов неприязненно посмотрел на дымящуюся сигарету, а потом швырнул ее в лужу.
— Дерьмовый вкус, — сказал он.
Сборщик усмехнулся:
— Согласен. — Он еще раз затянулся и тоже швырнул окурок в лужу. — Надо бросать курить.
— Хочешь пожить подольше? — с усмешкой спросил Клов.
Сборщик снова кивнул:
— Ага.
— Парадоксальное желание, учитывая условия, в которых мы оказались.
Вопль боли и отчаяния взрезал испещренную прочерками снежинок темноту. Клов бросился на крик.
3
Справив нужду, Тори поднялась и натянула колготки и штаны. За минувшие два дня она сильно похудела, и форменные штаны болтались на ней, как на школьнице.
Тори удивлялась себе. Она не знала, что можно пережить смерть товарищей так легко и почти не чувствовать тоски и боли. Клоака притупила чувства Тори, словно на сердце ее за эти несколько часов наросла твердая мозоль.
«Я уже не такая, как прежде, — подумала Тори, застегивая штаны. — Но не могу понять, лучше я стала или хуже?»
— С облегчением, сучка! — произнес чей-то грубый, насмешливый голос.
Голос был очень знакомый, почти родной, и Тори, все еще пребывая в рассеянной задумчивости, неторопливо обернулась. Перед ней стоял высокий, широкоплечий мужчина.
— Иван? — вымолвила Тори, еще не отдав себе до конца отчета в том, что происходит.
Наблюдатель Иван Загайнов выглядел скверно. Скрючившийся, высохший, с темным страшным лицом, по которому разбегались черные трещины, — однако он оставался Иваном Загайновым. Несмотря на больной и измотанный вид, двигался призрак молниеносно, а силой обладал нечеловеческой. Тори не успела ничего предпринять, когда он схватил ее и швырнул на стену дома. Одной рукой он зажал ей рот, лишив возможности говорить, а другой схватил за ворот куртки и футболки и резким, сильным движением разорвал их, обнажив маленькие груди Тори.
