Пришлось копить деньги, чтобы приобрести подержанный теннисный мяч. Он весь размяк оттого, что отслужил два сезона. Но какое это имело значение! В Жана буквально вселился бес. С наступлением лета упорство тринадцатилетнего подростка и знания, приобретенные благодаря Империали, дали ему возможность начать карьеру теннисиста.
Одна парижская газета организовывала теннисный турнир. Любой игрок мог принять в нем участие в одной из трех категорий: ветеранов — свыше сорока лет; юношей — от двенадцати до шестнадцати лет и остальных — категории, включавшей все промежуточные возрасты. Из последней категории, как надеялись устроители, должен выявиться новый талант.
Отборочные соревнования проводились в каждом городе. В Сэнте их собирались провести в июне, как раз перед самыми каникулами. Ах, как Жану хотелось принять в них участие! Но невозможно.
Да, невозможно. Во-первых, у него не было необходимых для участия в соревнованиях денег, небольшой, правда, суммы, но все же суммы, которую надо было приложить к листку заявки, вырезанному из газеты. Во-вторых, потому, что в июне — и, должно быть, все лето — он будет узником за высокой оградой школы. Никогда ему не позволят выйти... в особенности чтобы «играть»!
У него не было денег! А между тем он до того горел желанием «включиться», что после долгих колебаний однажды вечером заполнил листок заявки:
ГРЕНЬЕ Жан Феликс.
Родился... (он сплутовал слегка, прибавил себе один год, чтобы выглядело посолиднее) полных четырнадцать лет. Категория... По юношескому разряду.
Надо все же указать какой-то адрес,— а в колледже все письма проверяли,— и он написал:
«Г-ну Бартуле, с просьбой вручить адресату». Бартуле— это было имя привратника. Он слышал от старшеклассников, что на его адрес они получали свою любовную переписку. Старик отдавал им письма, если они потихоньку подкупали его. Написав адрес, Жан задумался.
Сумма, которую надо приложить, чересчур для него высока, никогда он ее не соберет. Что делать?
Устроителем этих встреч под вывеской газеты был в свое время известный игрок. Быть может, такой человек поймет его? И внезапно Жана осенило. Он решил написать ему.
Это было весьма наивное, но трогательное письмо. Он вложил в него всю свою горячность, высказал всю свою веру в игру, которая была для него не просто игрой, а чем-то большим,— такой она требовала сноровки, сообразительности, силы характера, такой подъем духа она вызывала в нем.
Жан волновался, ибо, если не считать встреч с Империали, никогда еще не проводил он ни одной настоящей встречи, результат которой зависел от всего умения игрока, от его воли к победе. Но, хотя и не испытав этого, он хорошо представлял себе всю сложность игры в теннис, как если бы у него был десятилетний опыт. Ведь он так часто размышлял об этом!
Когда письмо ушло, его одолели сомнения.
Никогда бывший чемпион не ответит. И все же, поколебавшись немного, он отправился повидать дядюшку Бартуле, чтобы предупредить его на тот случай, если, быть может, все же для него прибудет письмо.
Старый плут намекнул на существование какой-то подружки, что заставило Жана покраснеть. О! Знал бы только старик!.. Ответ пришел, но не тем путем, каким он ожидал. Однажды утром директор колледжа вызвал Жана. В руках он держал письмо на бланке министерства народного образования. «Бывший игрок» пользовался в этом министерстве большим весом. В письме, написанном от имени заместителя министра, выражалось не только пожелание, но и уверенность, что г-н Директор окажет всяческое содействие теннисной карьере юного Жана Гренье, у которого, как о том известно в верхах, большие способности к этой игре. Франция хочет создать, в особенности среди юношества, питомник будущих талантов. Возможно, Гренье из числа таковых. Из казенного жаргона и стереотипных фраз явствовало лишь одно: Жан зачислен участником турнира и если в Сэнте он сумеет выйти в финал, то для поездки в Париж ему будет оказано содействие.
В директоре колледжа боролись два чувства: презрение, с которым он относился ко всяким физическим упражнениям, и в то же время боязнь не угодить начальству. Скрепя сердце он согласился с предложением министерства. В ту ночь Жан не спал.
День местных отборочных соревнований наступил очень быстро. Предстояло много игр. И директор не мог допустить, чтобы один из его учащихся в самый разгар переводных экзаменов несколько дней подряд отсутствовал в колледже. Он договорился с организаторами соревнований. Бог мой! Что может быть проще? Устроить сразу встречу юного Гренье с игроком его категории, известным во всей округе силой своей игры. Жан сразу же будет выбит из соревнования — на этом все и кончится.
Так получилось, что вызванный 19 июня в клуб города Сэнте, куда ни разу еще не ступала его нога, Жан первую же игру сыграл с Жильбером Сарнаком.
Сарнак, юноша пятнадцати с половиной лет, был сыном крупного винодела, производившего знаменитый коньяк, который назывался его именем.
Жильбер играл в теннис уже давно. Он хорошо преуспевал в этом, и, так как это льстило его отцу, ему ни в чем не было отказа: для него в самом родительском имении построили корт, устраивали встречи, приглашали тренеров. В прошлом году он два месяца провел в Париже, где ежедневно тренировался на «Рэсинге» [Известный французский спортклуб] у Мартэна Плаа [Знаменитый тренер]. Таков был крепкий, натренированный, уверенный в себе юноша, против которого выступил Гренье.
Когда Жильбер увидел вышедшего на корт Жана, он усмехнулся: с этим тощим, долговязым малым, явно моложе его, несмотря на свой большой рост, с этим нескладным пареньком ему придется бороться? Он даже не в белых брюках или теннисных трусах, а в старых заплатанных штанах и в какой-то болтающейся сверху наподобие чехла блузе; на ногах у него сандалии на веревочной подметке. Счастье еще, что это происходит утром и что появляющиеся в полдень интересные девушки, так преданно присутствующие на всех его встречах, еще не вышли со своими гувернантками из дома!
— У вас есть мячи?
Жан признался, что нет. Тогда Жильбер вынул свои мячи из коробки и с высокомерием кинул их на корт. Он поднял один и небрежно перебросил его ударом слева. Мяч возвратился с такой стремительностью и такой закрученный, что Жильбер услышал лишь, как он просвистел,— мяч упал у самой линии, в левом углу. Жильбер нахмурился. Нет, Гренье просто повезло. Вот теперь парнишка не принимает ни одного мяча. Он отыгрывает их либо за линию, либо в сетку. Ладно, можно начинать. Я с ним быстро разделаюсь!
В самом начале действительно показалось, что игра не затянется. Сын «коньячника» раз за разом выиграл шесть игр первой партии. Растерянный, несобранный Жан даже не сопротивлялся. Нет, он не умел выходить вовремя к сетке, не умел рассчитывать силу удара.
— Шесть — ноль! Партия!
Судья, который залез на свою вышку, продолжал оставаться там лишь для проформы. Он скучным голосом вел счет:
— Подача господина Сарнака... пятнадцать... тридцать... Сорок... Игра господина Сарнака.
Все же в третьей игре второй партии Жан оживился. Внезапно он начал понимать, привыкать, к нему вернулось соображение, как если бы с его глаз спала туманная завеса или он вышел из мрака на свет.
В следующей игре он сравнял счет на сорок, сделал крученую подачу и, угодив мячом в левый угол квадрата, добился «больше». Трижды он терял преимущество и потом снова вел. Со своей вышки судья крикнул: «Молодец, паренек!» Но Сарнак снова добился перевеса. Длинным ударом он закончил игру в свою пользу!
— Три — ноль во второй партии. Впереди господин Сарнак.
Все потеряно! Остается лишь подчиниться неизбежному, возвратиться с поражением в свой ужасный колледж. Подача Сарнака. К чему теперь принимать мячи?
Отчаяние овладело душой Жана. Ничего не выходит! Ничего не выходит! Никогда ничего из него не выйдет! Хоть умри!
Но вот Сарнак совершил двойную ошибку. Он даже сам засмеялся. Его вторая подача — совсем слабая. Он уже не сосредоточен на игре, не собран. Быть может, наступил подходящий момент?
Так оно и было. Жан пропустил еще эту игру, соглашаясь уступить ее. Когда в пятой игре наступила его очередь подавать, он уже был уверен в себе, во всяком случае знал, что хочет выиграть.
